Владимир Зарев - Разруха

«Письмо папе, лично в руки! Мила».

Буквы на экране расплывались перед глазами. Я попытался сосредоточиться.

Мы с Катариной не предали тебя. Просто мы выросли, а ты этого не заметил. Когда-то, давно, еще до того, как я поступила на работу на кабельное телевидение, мне не хватало воздуха, я задыхалась и уже тогда поняла, что мне здесь не жить, что я уеду из Болгарии. И знала, что Катарина последует моему примеру. Сейчас мир стал маленьким, а мы с ней — большими. Мама так и не выросла, но она устала, устала до глупости. Я предчувствовала, я сознавала, что ты, наш дорогой, останешься один. Ты всегда был один — с нами и в то же время где-то далеко, куда нам недоставало сил заглянуть. Именно это заставило меня отвезти тебя к ламе Шри Свани, чтобы ты заглянул в свое умирание. Страх смерти (ты так умно описал его в своих книгах) это, в сущности, страх одиночества. Мне хотелось подарить тебе что-то, что сможет заменить тебе нас — надежную обитель, бездонный смысл, иную свободу, непознанное счастье… Что-то способное тебя приютить и стать только твоим. Я ждала, что ты будешь сопротивляться, и была поражена твоим странным талантом — ты с легкостью воспринял то, на что другим требуются неимоверные, продолжительные усилия. Думаю, теперь я знаю причину, по которой ты так упорно отказываешься найти себя, когда теряешь. Ты единственный из нас, кто понял, что просветление, к которому нас подталкивает Будда, есть ни что иное как приобретенная способность постигать истину без слов, что это возможность чувствовать, растворяясь в Целом, не думая о нем, только с помощью внутреннего самосозерцания. Просто, папочка, ты боишься, ты до смерти боишься, что, доверившись этому своему призванию, Гаутаме Будде, ты перестанешь писать! Что тебе придется проститься со зреющими в тебе словами. С твоей бесконечной книгой…

Мы с Катариной тебя не предавали. Теперь мы будем любить тебя еще больше.

— «Слова? — еле смог написать я. — Да, мои слова, как ты догадалась… Будьте счастливы обе. Папа».

На электронном табло над стойкой регистрации значилось: «Рейс София — Лондон». Молодой плешивый бизнесмен, стоявший перед нами, расцеловался с женой и взял у нее из рук свой ноутбук. Народ путешествовал вовсю. Как сказала бы Мила, в аэропорту мир всегда кажется маленьким.

Я оглянулся. За мной семенили Вероника с Катариной, обнявшись за талию. Вероника напялила на себя белую шляпку с кружевными полями, скрывавшими глаза, похожую на старомодный чепчик. Не знаю, счастлива ли была Катарина, но она явно нервничала. Не знаю, чувствовала ли она себя несчастной, но сейчас она ничего не видела, ее мучительная близорукость перешла в ступор, в полную внутреннюю слепоту.

— Ты не забыла болгарско-английский словарь? — спросила Вероника. Она выглядела как человек, который все знает и обо всем позаботился.

— Нет, — ответила Катарина.

— Твоя новая сумка просто прелесть. Она стоит этих денег. — Плешивый бизнесмен удивленно поднял брови, сейчас Вероника стала похожа на себя, на человека, который переводит Джудит Батлер. Делового. Высокообразованного. Победившего скудоумие быта. — Не выпускай ее из рук, там все твои документы, билет и деньги.

— Ключи, деньги, документы… — рассмеялась ослепшая Катарина.

— Говорю совершенно серьезно, я обо всем подробно написала твоей сестре.

— Я тоже ей написал… — глупо вмешался я.

— Папочка, не надо так… — сказала Катарина.

— Что вы туда насовали, в эти чемоданы? — набрался я храбрости, — просто руки мне оборвали.

— Катарина не на экскурсию собралась, она улетает в Америку, — осадила меня Вероника.

— Папочка, не надо так… — сказала Катарина.

— Как? — не понял я.

— У меня сердце разрывается…

Очередь перед нами таяла, вскоре мы подошли к стойке регистрации, накрашенная, как манекенщица, девушка взвесила чемоданы Катарины и шлепнула на них наклейки.

— У вас пять минут, — строго предупредила она нас.

— Я прошу вас, девушка, наша дочь не путешествует, она улетает в Америку, — важно заявила Вероника.

Девушка прочувствовала разницу и вяло улыбнулась. Шум и гам вокруг нас поутихли, вавилонское смешение языков приумолкло. Мне хотелось курить, а здесь это было запрещено. Катарина вынула из новой сумки носовой платок и тщательно протерла стекла очков. Когда она их нацепила, ее слепота стала невыносимой.