Харуки Мураками - TV-люди

Ему казалось, что он понимает, о чем она пытается сказать. Ведь он был гораздо реалистичнее своих сверстников. И будь ситуация другой, он бы выслушал это мнение как общую теорию, а может, и согласился бы с ним. Однако это была не общая теория. Это была его личная проблема.

— Я не могу этого понять,— сказал он.— Я очень люблю тебя и хочу быть единым с тобой. Для меня это ясно и очень важно. Пусть есть какие-то моменты, не соответствующие действительности,— по правде говоря, это не слишком большая проблема. Ты ведь мне так нравишься. Я тебя так люблю.

Она опять покачала головой. Только и повторяла — «ничего не поделаешь». А затем погладила его по волосам.

— Что мы с тобой знаем о любви? — сказала она.— Наша любовь еще не прошла никаких испытаний. Мы не несем никакой ответственности. Мы пока еще дети. И ты, и я.

Он ничего не мог ответить. Ему было просто грустно. Грустно оттого, что он не мог пробить окружающую его стену. Еще недавно ему казалось, что эта стена существует, дабы защищать его. Однако сейчас она стояла на его пути. Он почувствовал собственное бессилие. Подумал, что больше ничего не сможет. Теперь я, вероятно, просто буду проживать пустые годы, окруженный этой плотной рамкой, не в силах выбраться за ее пределы.

В результате они продолжали свои отношения до окончания школы. Встречались в библиотеке, вместе делали уроки, занимались петтингом, не снимая одежды. Казалось, ее ничуть не беспокоит несовершенство их отношений. А может быть, ей и нравилось это несовершенство. Все окружающие думали, что эта пара наслаждается своей молодостью, не испытывая никаких проблем. Мистер и Мисс Клин. А он один продолжал терзаться неразрешимыми мыслями.

Весной 1967 года он поступил в Токийский университет, а она в элитный женский университет в Кобэ. Это был один из лучших женских университетов, однако с ее успехами выбор казался скромным. Если бы она захотела, могла бы поступить и в Токийский университет. Однако она даже не пыталась сдавать экзамены. Она полагала, что в этом нет необходимости. Я не особенно хочу учиться. И не собираюсь работать в Министерстве финансов. Я девушка. Я не такая, как ты. Ты человек, который идет наверх. А я хочу немного расслабиться в следующие четыре года.

Устрою себе каникулы. Ведь, когда выйду замуж, уже ничего не смогу делать, разве не так?

Это его расстраивало. Он думал о том, что они вдвоем уедут в Токио и смогут перестроить свои отношения. Он предложил поехать в Токио. Но она, как всегда, только покачала головой.

Студентом первого курса на летних каникулах он вернулся в Кобэ и почти каждый день встречался с ней (на тех летних каникулах мы и встретились с ним в автошколе). Они всюду катались на ее машине, занимались петтингом, как и раньше. Однако он не мог не заметить, как что-то стало меняться между ними. Бесшумно просачивался воздух реальности.

Ничего конкретного, что резко изменилось бы. Как раз наоборот, все оставалось таким же. Ее манера разговора, манера одеваться, выбор тем, мнение о том или ином — все это было как и прежде. Однако он почувствовал, что не может раствориться в их мире так, как это было раньше. Что-то казалось не так. Ему это напоминало инерционное движение, которое понемногу теряло амплитуду. Само по себе это было неплохо. Однако он не мог понять, в каком направлении они двигаются.

Возможно, изменился я, предположил он.

Он был одинок в своей токийской жизни. В университете ему так и не удалось завести друзей. Улицы были грязными, еда невкусной. Люди говорили вульгарно. По крайней мере, ему так казалось. Поэтому все время в Токио он думал о ней. С наступлением вечера он уединялся в комнате и писал одно письмо за другим. От нее тоже (конечно же, реже, чем от него) приходили письма. Она подробно писала о том, как проходит ее жизнь. Он по многу раз перечитывал ее письма. Ему даже приходило в голову, что, если бы от нее не приходило писем, он бы уже повредился умом. Он стал курить и пить. Иногда даже прогуливал лекции.

Еле-еле дождавшись летних каникул, он вернулся в Кобэ, и многое там его расстроило. Удивительно, его же не было здесь каких-то три месяца, но все, что ему попадалось на глаза, стало выглядеть пыльным и безжизненным. Разговоры с матерью были смертельно скучны. Окружающие картины, о которых он с ностальгией вспоминал в Токио, выглядели старыми. Улицы Кобэ казались улицами самодовольного провинциального городишки. Разговаривать с людьми было в тягость, поход в парикмахерскую, в которой он стригся с детства, испортил ему настроение. Даже морской берег, куда он ходил каждый день с собакой, был совершенно пустым, на глаза попадался только мусор.