Сергей Иванов - Противо Речия [сборник]

Ой, как нехорошо мне. Голова трещит. Дышать тяжело.

Выхожу на улицу. Коллеги курят и травят идиотские анекдоты, за которые лично я заливал бы в гортань расплавленный свинец.

– …а медведь и говорит: «Слушай, мужик, так ты сюда охотиться или ебаться пришел?» ахахахаха…

– ахахахаха…

Подхожу. Угощаюсь сигаретой, хотя курю редко, отсекая очередного юзера ресурса «Анекдот.ру».

– А хотите, я расскажу вам смешную историю?

Масса коллег считает меня хорошим рассказчиком, поэтому их внимание я собираю без особого труда.

– Так вот, году в девяносто четвертом мы репетировали в университетском клубе. После репетиций выходили на улицу и продолжали тусоваться на скамейках возле библиотеки. Был у нас такой Леша, Алексей, вокалист группы, в которой я тогда играл. Тот еще проходимец… Сейчас милиционер, к слову. И не беда, что у Леши не было ни слуха, ни голоса. Главной проблемой было то, что Леша не выговаривал половину согласных. Из-за этого недуга мы политкорректно звали его «Лефа».

Как-то к нам повадилась ходить одна безумная и вечно пьяная старуха. Может, и не старуха, но выглядела она кое-как, скажем прямо. Эта старуха имела обыкновение подбегать к нам, выхватывать из рук бутылки с недопитым пивом и орать, ни к кому конкретно не обращаясь: «Ты ебал мою дочку?!!» Других слов мы от нее никогда не слышали. Это было так психоделично, так необычно и, чего греха таить, весело. Как правило, мы понимающе посмеивались, шутя отгоняли ее, но однажды, когда, крича свою коронную фразу, она попыталась выхватить бутылку у Лефы, он вдруг поймал ее за рукав грязно-бурой заплеванной кофты и, глядя прямо в глаза, произнес: «Да, я. Я ебаув твою дофку. Это я. Ебу и тгггепещу».

Затягиваюсь, выбрасываю сигарету в урну. Молчу.

– И что?

– И все.

Кто-то пытается срочно улыбнуться, дескать, не всем дано понять всю глубину настоящего черного юмора, остальные даже не пытаются.

Ухожу. Погода все еще давит. Возвращаюсь в кабинет, принимаю болеутоляющее, аккуратно, чтоб не обрызгать костюм и сорочку, чищу мандарин – обожаю. Вспоминаю, как в детстве объелся их до совершенно эксклюзивного диатеза, после чего меня мазали синькой – да, интересно, есть еще такое лекарство?

Откидываюсь на спинку кресла, включаю музыку – Coil «Goin’ up». Прикрываю глаза, до искр натираю веки.

– И что это, – спрашиваю у себя, – было сегодня?

– А черт его знает. Может, погода?

– Погода? А может, погода ни при чем? Может, ты такой и есть на самом деле?

– Да нет, ты же знаешь, я хороший человек. Добрый. Просто метеочувствительный. Прости.

Монолог обрывает звонок. Друг. Лучший.

– Братец, ну все сделали, спасибо. Забрал. Он, бедолага, под шкаф залез и со мной не разговаривает.

– Да что ты…

– Ага, прикинь. Обоссался в корзине, представляешь? Боюсь, теперь ему крышу сорвет.

– У меня нет знакомых кошачьих психологов.

– Иди ты…

Смеемся.

– А тебя как – попустило?

– Конечно, брат. Какие проблемы у меня могут быть. Да еще по сравнению с Прохором. Так, ничего особенного. Метеочувствительность. Заезжай. С тебя причитается. Кстати.

Дышать становится легче.

Есть вещи, которые не забываются. Как бы ты ни старался выбросить их из головы, навсегда затереть соответствующий фрагмент памяти, подстелив на это место что-то более удобное и беззаботное, некоторые воспоминания испещряют твою душу неизгладимыми шрамами, время от времени напоминающими о себе щемящей фантомной болью. И нет такого целителя, кто бы мог их свести или отшлифовать. Они всегда возвращаются, вспарывая сон и явь выщербленным лезвием допотопного ржавого ланцета, и ты понимаешь, что это, по-видимому, навсегда.

После окончания юридического я определился следователем-стажером в районную прокуратуру. Так хотели мои родители, к тому же в девяносто седьмом было не так много мест для потенциального трудоустройства, где платили бы зарплату деньгами, а не кировской водкой и пластиковыми ведрами. Признаться, я с трудом представлял себя в новой роли: не так уж просто из убежденного анархиста, с четырнадцати лет штудирующего Штирнера и Прудона, трансформироваться в блюстителя закона, но привык достаточно быстро, так как работа была необычная и многое дала мне. Отняла, правда, не меньше.

Нагрузили новоиспеченного следователя «висяками» преимущественно из числа нераскрытых убийств друзей и врагов ОПГ имени В. Ю. Доброславского. Днями и ночами напролет я, выбивая рваные синкопы на старой «Листвице» с западающим пробелом, допрашивал напуганных свидетелей, назначал-забирал экспертизы и систематически получал так называемые пиздюлины от прокурора района и наставников. Пиздюлина в прокуратуре – это нечто большее, чем просто пиздюлина. Их выдают с каким-то особым отрешенно-жертвенным видом, дескать, для тебя, дурак, стараюсь, расслабься и получай удовольствие от процесса. Расслабиться, впрочем, у меня ни разу не получилось. С детства не люблю кричащих взрослых людей. Не понимаю.