Георгий Виллиам - Побежденные

Эвакуация Таганрога захватила меня в Екатеринодаре. Паника и бестолочь начинались и там. Квартирьеры правительственных учреждений захватили главную улицу города, Красную. Выбрасывали целые магазины. В это самое время начальник гарнизона издал приказ, воспрещающий реквизиции. Да и сами учреждения не знали, куда они едут, где останутся. Уже начинало действовать двоевластие после вынужденного примирения с Кубанским правительством. Да, собственно, говоря, не двоевластие, а безвластие, военный террор и бюрократическая анархия. Обыватели замерли в страхе, горя ненавистью к добровольцам. Те видели это и, с отчаянием сжимая в руках оружие, трепетали. Царили взаимное озлобление, вражда, предательство. Сказывались результаты произвола и хищничества. Железнодорожные власти продавали поезда правительственным учреждениям. Машинисты везли только за деньги и спирт, или с приставленными к их вискам, револьверами. Нескончаемые вереницы пешеходов и экипажей, автомобилей и всадников тянулись по невылазной грязи дорог – к «Большой воде», к Новороссийску.

На ст. Екатеринодар я встретил дежурного генерала ставки Деникина. Он только что вышел из вагона, в котором приехал штаб, – с дамами, с детьми, с собачонками. Я спросил, куда он едет. Дежурный генерал ответил:

– Я сам не знаю.

Для меня стало ясно, что все кончено.

Когда я вернулся, в Новороссийске свирепствовал генерал Корвин-Круковский, наделенный неограниченными полномочиями генералом Деникиным; беспросыпно пьяный, сквернословящий, он был страшен. Отходившие к Новороссийску части задерживались перепуганным офицерством около станицы Крымской и жили грабежами. Слава богу, что у Корвин-Круковского был трезвый адъютант, гуманный и умный человек, и что непроспавшегося диктатора скоро догадались убрать.

Что-то невообразимое творилось у «Большой, воды». Улицы Новороссийска были переполнены офицерами с винтовками, револьверами, с ручными гранатами. Растерянность и испуг их, однако, были таковы, что не будь в городе горсти английских войск и английского броненосца за молом, какой-нибудь десяток головорезов захватил бы власть без сопротивления. И это несмотря на то, что по ночам ходили по улицам караульные офицерские роты с песнями…

Никто не знал, где находился фронт. Слухи ходили самые невероятные. Ждали высадки 50000 сербских войск и жаловались на французов, которые их будто бы не пускают. Ждали, что город возьмут зеленые. Офицеры решили в случае катастрофы силой оружия захватить пароходы, стоявшие в порту, и перебить всех штатских, которые захотят спасаться с ними вместе. На улицу было опасно выходить; был издан приказ о мобилизации для рытья окопов всех мужчин до 54 лет, и полиция использовала его по-своему. Людей хватали и заставляли откупаться. Нашего сотрудника начальник стражи, – тот самый, который захватил в самой канцелярии военного губернатора, и его спас только правитель канцелярии, – схватил за руку и втащил к себе в кабинет, где тот и отсиделся.

На Стандарте, в рабочей слободке, около заводов, уже не стесняясь, действовали большевистские агитаторы. Собиравшиеся кучками оборванцы, пленные красные посматривали, на проходящих весьма недвусмысленно. Работаешь в редакции вечером, случайно подымаешь голову, а в окно тебе показывают кулак или револьвер.

В Новороссийск, к «Большой воде», начинался слет ученых, писателей, государственных и общественных деятелей – этих пасынков Добровольческой армии – под град сыпавшихся на них нареканий, среди невыносимых условий, буквально голодая, делая свое дело, покидая оставляемые города последними, часто бросаемые на произвол судьбы, даже предаваемые.

В редакции небольшой провинциальной газеты, где я работал, появились знаменитые писатели, редакторы толстых журналов, люди с мировой известностью. Наскоро был создан союз литераторов и ученых, касса взаимопомощи, бюро для регистрации. Союз начал, через известного английского журналиста г. Г. Виллиамса, хлопоты перед британскими властями о спасении русской интеллигенции, которую, конечно, бросили бы иначе на гибель.

«Осваг», оскандалившийся и формально уже упраздненный, продолжал заявлять о своем существовании обычной буффонадой. Так, была расклеена афиша:

«Вниманию отъезжающих за границу. Спешите записываться в очередь к позорному столбу в день торжества России».

На иностранных пароходах сидели в ожидании отплытия спекулянты и прочие шакалы; рекой лилось шампанское.