Георгий Виллиам - Побежденные

Прощаясь с ним, я на всякий случай, как говорится, назвал ему свою фамилию. Он, сияя улыбкой, протестующе поднял руку:

– Фамилия ни при чем: я вас узнаю теперь с первого взгляда. Если чем смогу быть полезен, – милости просим в управление.

При этом он так выкатил на меня свои масленые глазки, что я едва удержался от улыбки.

В чем выражалась его борьба с преступностью, я не знаю. По-прежнему с наступлением темноты пощелкивали выстрелы на улицах: спекулянты и воры по-прежнему грабили и воровали в свое удовольствие: по-прежнему можно было за взятку получить отпущение вольных и невольных грехов и откупиться от всяких полицейских каверз. Но, как бы то ни было, намерения нового начальника были, несомненно, не лишены искренности.

Я собирался уезжать в Крым, когда на Серебряковской, против редакции, был среди белого дня не то что ограблен, а просто вывезен на подводах целый склад мануфактуры. По дороге на пристань я встретил катящего на извозчике начальника стражи. Он узнал меня и сделал ручкой; но потом раздумал, соскочил с пролетки и подбежал ко мне. Поздоровавшись, он спросил:

– Были?

То есть на месте ограбления.

Я ответил, что был.

– Удивительные мерзавцы! – возмутился он. – Просто руки опускаются. Понимаете, бросают магазин, надеясь на какие-то там замки, а потом – полиция виновата!

Логика нового начальника была несокрушима, плохо не клади, вора в грех не вводи! Воистину, не легко ему было бороться с преступностью при такой путанице понятий…

Перед самым отъездом ко мне явился высокий, благообразный господин в отличном пальто. Он отрекомендовался начальником контрразведки и сказал, что пришел по официальному делу.

Приходилось разговаривать. Я спросил:

– Что вам угодно?

Он порылся в портфеле и ответил:

– Вопрос конфиденциальный. Какого направления была газета «Свободная речь»?

Я разинул рот от изумления: «Свободная речь» была официозом «Особого совещания» А пока я сидел с разинутым ртом, начальник контрразведки исследовал содержимое моего стола и, не найдя ничего интересного, поднялся, вежливо откланялся и вышел вон.

Мне передавали, что с таким же визитом он являлся перед отъездом к моему заместителю по газете. Заметив на нем меховое пальто, он любезно осклабился:

– Вам, вероятно, известно, что меха вывозить нельзя?

Но шубу все-таки не тронул; вероятно, из уважения к гласности.

У «Большой воды»

Трагедия добровольчества подходила к своей естественной развязке. Кругом армии, обессиленной и не имевшей резервов, сосредоточивались со всех сторон враги. Глухо волновалась и уходила с фронта Кубань. Вражда к добровольцам еще более обострилась после поспешной казни одного из наиболее популярных членов Краевой Рады; Со стороны Грузии доходили раскаты пламенной ненависти к русским. Ни с чем уехала из ставки польская военная миссия, предлагавшая создать общий противобольшевистский фронт. Было сравнено с землей Гуляй-Поле, родина Махно, и крестьянские банды последнего жестоко мстили за своего «батька». Число зеленых, сорганизованных в целые армии, имевшие уже артиллерию, доходило только около Новороссийска до 30 тысяч. Петлюра организовал своих украинцев против Добровольческой армии; в это же самое время вспыхивали распри в сердце последней; начиналась борьба за распылявшуюся власть.

Но главное было все-таки – несочувствие населения. Что могли сделать красноречивые манифесты Деникина, когда в Валуйках плясал среди улицы с бутылкою в руках пьяный генерал Шкуро, приказывая хватать женщин, как во времена половецких набегов? Что могли поделать жалкие картинки «Освага», когда по тихим станицам Кубани развозили «для агитации» в стеклянных гробах замученных казаков, когда потерявшие голову генералы замораживали в степи целые армии, когда Екатеринослав был отдан генералом Корвин-Круковским на поток и разграбление, когда никто не мог быть уверен, что его не ограбят, не убьют без всяких оснований?

Положение тщательно скрывали от населения. Вешали за распространение «ложных слухов». Но уже катилась от Курска, Харькова, Полтавы неудержимая волна беженцев; уже сдали Киев; восстание монархистов было в Крыму; уже поезд Деникина пришел из Таганрога в Екатеринодар; эвакуировались учреждения «Особого совещания» и уезжали в Новороссийск иностранные миссии. Начиналась паника и связанная с нею жестокая кровавая бестолочь. Величественное здание созданной патриотом; Корниловым Добровольческой армии рушилось, падало и грозило похоронить под своими обломками правых и виноватых.