Горан Петрович - Остров и окрестные рассказы

Мы растянулись под огромным дубом. Дедушка достал из сумки хлеб и сыр. Я смотрел по сторонам. Дорога, по которой мы уже давно шли, теперь забралась в лес. Небо было таким чистым, что можно было рассмотреть, какого цвета глаза у диких гусей, плывших в синеве неспешной стаей. Господи, неужели здесь проходил Александр Македонский? Может быть, его отряды останавливались именно на этом месте? Может быть, именно на этом месте его солдаты и он сам подвязывали разболтавшиеся за время долгого пути переметные сумки, наполненные воспоминаниями о доме, надеждами на победу, жаждой прославиться в веках?

Дедушка разделил на двоих абрикосы. Косточки заботливо положил обратно в сумку. Некоторое время изучал взглядом ее содержимое, затем поднял сумку на вытянутой руке, словно прикидывая, сколько она весит. Сказал:

— Обычаи бывают для человека утомительны Ни родни, ни просто доброго человека мы не встретили. Напрасно я тащил столько приветствий.

— Теперь пошли, потому что если к нам присоединятся тени, наше движение замедлится, а кроме того, честно говоря, я не знаю, о чем с ними и разговаривать-то, — поднялся дедушка, отряхивая прохладу с коленей и локтей.

— А сколько еще до Эхей-двора? — с готовностью присоединился я к нему, и мне показалось, что я слышу, как позвякивает амуниция готовых продолжить путь воинов.

— Не так уж много, — дедушка сделал первый шаг и снова оперся на свой рассказ: — Итак, когда звезды вместо рассыпанной горсти проса стали размерами напоминать пожелтевшие тыквы, лежащие в синем поле, войско Александра Македонского добралось до края света. Слухи, которые описывали эти места, не были лживыми, просто из-за большой удаленности они несколько выцвели. Это королевство оказалось на целую красоту прекраснее любого из тех, что когда-либо завоевал Александр Македонский. Ручьи, которые с земли впадали в самую его границу с небесным сводом, уносили в небо серебряную чешую рыб, перламутр ракушек и золотые отблески морских коньков. Реки, которые текли в обратном направлении, наполняли землю волнами света. Время от времени какая-нибудь неосторожная птица перелетала границу и там, в ветвях ветров, откладывала яйца, из которых на следующее утро вылуплялись радуги, нежные, как цветочная пыльца...

Теперь я был вынужден уже почти бежать за дедушкой. Полностью погрузившись в рассказ, он не только не обращал на меня внимания, но и оставил далеко за своей спиной тот факт, что он, как и любой другой человек его возраста, не может ходить так быстро. Неожиданно, когда я уже подумал, что теперь пришел и мой черед, что он и меня без сожаления оставит где-нибудь на лесной дороге, дедушка замедлил шаг и подбоченившись остановился, поджидая меня.

— Человеческий разум как глиняный кувшин! Тут же дает трещину, стоит наполнить его алчностью!

У дедушки под ногами, в дорожной пыли, лежали три черепка, осколки какой-то посудины, которая давно позабыла свою форму. Я присел, чтобы вблизи рассмотреть это неопровержимое доказательство дедушкиных слов, но он тут же громким голосом заставил меня подняться:

— Теряешь время! Это не тот сосуд! Я и отсюда вижу: поздний период, грубая работа, близкая к нам по времени. Продолжим наш путь! Александру Македонскому было недостаточно того, что он оказался на краю света, ведь он еще хотел и завоевать его. Поэтому он и остатки его поиска (ведь в столицу было отправлено много гонцов, и никто из них не вернулся) принялись на поиски государя этой чудесной страны с намерением подчинить его. Войско продвигалось нее дальше и дальше, с нетерпением ожидая увидеть очертания крепостных стен и город, который и воображении представал роскошной пряжкой этого сияющего обруча красоты. Сменяли друг друга пейзажи, рождались, вырастали и увядали ветры. Проносились дни, казалось, недавно вылупившиеся радуги уже учились летать, сменяли друг друга ночи, месяцы рождали годы, отбывали и отбывали в столицу гонцы, но нигде не было и следов человеческого жилья, ничто не выдавало присутствия людей. Сомнения начали подкрадываться к приближенным Александра. По склонам гор на воинов скатывалось великое малодушие. На подъемах их все чаще подстерегала усталость. Дорогу преграждало все более серьезное недоверие. Один только Александр оставался упорным, ежедневно отсылая гонцов с добрыми вестями: только неглубокая вода, небольшой холм или легкий перевал отделяют владыку мира от владыки всего сущего.