Магда Сабо - Старомодная история

Матушке многие делали предложения — вернее, делали бы, если бы она соглашалась выслушивать всех тех холостяков и вдовцов в ее окружении, которые намекали, что не прочь были бы связать свою жизнь с ее жизнью, и если бы она давала им возможность сформулировать свою просьбу; но она им такой возможности чаще всего не давала. Теперь, когда Элек Сабо высказал ей свои намерения, она попыталась проанализировать, что может дать ей и чего лишить это предложение, и, даже не добравшись до дому, поняла: к его словам стоит отнестись серьезно. Не то чтобы она была влюблена в Элека Сабо: Йожеф-Уошер, по всей вероятности, завладел ее чувствами на всю жизнь, но она привязана к этому человеку, хорошо себя чувствует рядом с ним, его любит и маленький Бела; семья Элека Сабо принадлежит к уважаемому, известному роду; живи сейчас купецкая дочь, она была бы рада за нее: Яноша Сабо, помощника затисского епископа, и жену его, Марию Варади-Сабо, в Дебрецене знали все. Ленке Яблонцаи умела хранить лишь чужие тайны — для маскировки своих секретов у нее не было времени. Едва придя домой и отослав маленького Белу играть, она спросила у влюбленных: как они полагают, стоит ли ей выйти замуж за Элека Сабо? Мелинда чуть не прыгает от восторга, Бела Майтени уже готов ее поздравлять. Кто хоть раз беседовал с Элеком Сабо, может быть уверенным: он не станет раздувать вражду между бывшими супругами, он будет хорошо относиться к ребенку — может быть, даже лучше, чем к собственному. Целый день Мелинда и Бела Майтени расхваливают ум Элека Сабо, его характер, семью, его перспективы, стараются убедить Ленке Яблонцаи в том, что на такую удачу никто даже рассчитывать не мог. Теперь, задним числом, оба уверены, что давно уже заметили: Элек Сабо без ума от Ленке. И что за прекрасное будущее ожидает новую семью: ведь Элек Сабо исключительно талантлив и популярен, никто еще не слышал о нем дурного слова; через несколько лет, если он так же быстро будет продвигаться по служебной лестнице, он, глядишь, еще и бургомистром станет — в этом кальвинистском городе, для которого его семья сделала так много, перед ним открыты все пути. «Я, собственно говоря, о другом мечтала, — отвечала им матушка задумчиво. — О том, чтобы быть свободной и независимой». — «Но ведь ты и будешь свободной и независимой, — горячо откликнулась Мелинда. — В семье Сабо всегда устраивали домашние концерты, занимались живописью, и вообще женщины там делали все, что им хотелось, были свободны, хотя и без вольностей. Вон Эмма Варади-Сабо, та даже сигару курит в обществе». — «Значит, я буду свободна?» — с надеждой переспросила Ленке Яблонцаи. Влюбленные тут же заверили ее: насколько они знают Элека Сабо, она будет свободна и независима, как еще никогда в жизни, и нет ей никакого смысла мучиться в школе, а свои педагогические наклонности она может проявить, воспитывая маленького Белу. Матушка побежала к Бартокам, где предложение Элека Сабо также встретило величайший восторг, Белла даже прослезилась: она всегда чувствовала, что этот Элек Сабо если не Уошер, то настоящий Темпест, как в романе «Идущая через рожь», гораздо более Темпест, чем бедный Бела, что, впрочем, и не удивительно: ведь Бела, собственно говоря, и есть Уошер, только для Мелинды.

От Бартоков Ленке Яблонцаи отправилась в монастырскую школу; Штилльмунгус слышала про Элека Сабо и попросила как-нибудь к вечеру привести его к ней, она хочет посмотреть на него, познакомиться с ним, если Ленке решит принять его предложение, — Штилльмунгус не хотелось бы пережить с Ленке еще одну ее ошибку. Встреча эта так и не состоялась, каждый раз какое-нибудь экстренное дело мешало Элеку Сабо нанести визит Марии Маргит Штилльмунгус, а Ленке, которая слабо была знакома с жизнью отцов города, так и не догадалась, что причина тут совсем иная. Позже, будучи уже его женой, она поняла, что та поистине титаническая ревность, которая жила в щуплом теле ее мужа, распространялась не только на Йожефа, не только на умирающего Белу Майтени, не только на маленького Белу, не только на всех поголовно мужчин, но даже и на всех женщин и детей; исключением не были даже мертвые: отец ревновал к их памяти, к слезам, выступающим у матушки на могиле Марии Риккль. «Он же тебя так любил, что просто готов был умереть от любви, — пыталась объяснить я матушке. — Если б мог, он бы вырвал, выскреб из тебя ту часть твоей жизни, в которой его не было. Ты все время превозносила тетю Маргит — вот он и к ней тебя ревновал и не хотел ее видеть. Он и к Белле ревновал — только никогда этого не показывал, так как чувствовал ее расположение и знал, что Белла ему друг, а не враг». — «Он же мучил этим и меня, и себя самого», — сказала матушка. «Себя — сильнее», — ответила ей я, единственная, кому Элек Сабо доверил истину. Обе стороны быстро обо всем договорились; у обеих были какие-то свои условия. Ленке Яблонцаи хотела, чтобы будущий муж относился к маленькому Беле как к собственному ребенку, и Элек Сабо принял это без колебаний, повторив еще раз, что и сама Ленке может жить рядом с ним так, как ей удобно и приятно: если захочет выступать в концертах, пусть выступает, если загорится какой-то темой, пусть пишет, — когда кончится война и жизнь станет легче, у него, очевидно, появится возможность помочь ей продвинуть ее вещи в каком-нибудь издательстве. Матушка честно сказала: она не любит Элека Сабо, ее не оставляет детская, так никогда и не воплощенная в жизнь любовь; тот лишь улыбнулся на это, махнул рукой и сказал, смеясь: «Тень!» Ленке Яблонцаи не догадывается, что кроется за его смехом — какая яростная ненависть, какая отчаянная надежда: неужели ему не удастся стереть даже след этого бессмысленного, ничем не оправданного детского чувства, — ему, кто так подходит ей и так ее любит? Условие Элека Сабо касается религиозной стороны их брака: беря в жены католичку, он, собственно говоря, нарушает семейные традиции, поэтому он настаивает, чтобы ребенок, если таковой будет, был крещен как реформат. Матушка тут же соглашается, она и сама родилась кальвинисткой, успокаивает она будущего мужа, — и вообще все это важно лишь теоретически. И даже пугается, когда Элек Сабо неожиданно горячо говорит ей, что она глубоко заблуждается. «У вас есть сын, у меня же наследника нет. Я всю жизнь мечтал о ребенке. О девочке. Я послал вам ее изображение, когда вы были у Лейденфростов; вернувшись, вы сказали, что я перепутал адрес или был пьян — иначе ничем нельзя объяснить эту странную открытку. Разве вы не заметили, что я не выношу алкоголь?»