Игорь Гамаюнов - Свободная ладья

– Извини, я отвлёкся. – Приглушил радиоточку Бессонов и, глядя в распахнутое окно, под которым кустилась лебеда, колюче отблёскивавшая на солнце мелкой листвой, проговорил: – Я хочу попросить тебя вот о чём: если со мной произойдёт что-то непредвиденное, знай – вон те книги, на полке, твои. Ладно? И давай сейчас расстанемся, я устал. Договорим в другой раз.

Ушёл Виктор, чужой сын. Ушёл встревоженный, с недоумённым лицом. Как странно бывает в этой жизни: чужой становится ближе своего!.. Может, потому что он оказался в возрасте, когда не защищённая жизненным опытом душа готова отозваться на опасное состояние другого человека?.. Зазвучать в унисон?.. Как жаль, что этот другой вот только что потерял нить, незримо ведущую его по жизни!.. Потерял, кажется, навсегда … И если действительно навсегда , то ведь этому скуластому чужому сыну в словесных баталиях со своим отцом трудно будет найти убедительные аргументы. Новый козырь появится у Афанасьева-старшего, ведущего с Бессоновым упорную войну.

Переставлял книги на полке Бессонов. Листал, встряхивая, нет ли в них забытых записок. Но одни закладки сыпались на пол. Да, конечно, Афанасьева-старшего надо было как-нибудь вызвать на разговор, вытряхнуть из него его заскорузлую ненависть, понять, откуда она. Неизвестно, получилось бы. Скорее всего в нём таится что-то, самим Афанасьевым не осознанное. Но зато сейчас, в минуту критического надлома, возникло бы ощущение до конца доведённого дела. Теперь же начало этой вражды так и останется в тумане… Хотя что изменилось бы, если бы даже туман рассеялся?.. Ни-че-го!.. Ведь «мчится бешеный шар, – пел Вертинский, – и летит в бесконечность, / и смешные букашки облепили его. / Мчатся, вьются, жужжат / и с расчётом на вечность / исчезают как дым, не узнав ничего». Да, исчезают как дым!..

Мелькнула за окном чья-то тень. Зашуршала камышовая дверь.

– Можно?

Земцов Михаил, он же – Мотик. Сокращение от слова «Бегемотик». Невысокий, губастый, топает громко, серые глаза навыкате. Кажется, самый надёжный в их «команде» парнишка. Что его принесло?

– Есть разговор…

Сел на табурет, кашлянул. Взгляд напряжённый, словно к чему-то присматривается, что-то про себя высчитывает.

– Сегодня встретил Семеняку из Пуркар, он рассказал: у них, в гирле, сома видели. Почти такого же, как наш, которого весной у бани из-подо льда взяли.

– Ну и что?

– Предлагаю экспедицию. Заготовить перемёт, крючки особые, приманку. А то он в Пуркарах за лето всех уток перетаскает!

Понимал Бессонов – никакого сома в Пуркарах не видели, Мотик его придумал. Зачем? Да уж не Виктор ли прислал, встревоженный его, бессоновским, состоянием?.. Но разговор пришлось поддержать. Обсудили всё – где ставить перемёт, где разбивать бивуак. Те берега Бессонов знал хорошо – это были берега его детства.

Перед уходом, в прихожей, споткнувшись о пустые вёдра, Мотик предложил сбегать к колодцу.

– Ну сбегай.

Громыхнув вёдрами, он умчался. Его не было минут пятнадцать. Наконец явился, и не один – с Вовчиком Гвоздиком, главным в их «команде» мечтателем, чьё запредельное желание было – стать гипнотизёром, силою взгляда восстанавливающим справедливость.

– Вот, у колодца встретились… Посоветоваться хочет… Ну а я пойду.

«Смешные мальчишки», – думал про них Бессонов, выслушивая очередную фантазию Вовчика о том, что хорошо бы загипнотизировать капитана пассажирского катера, внушив ему маршрут: Олонешты – Одесса. И скатать туда через лиман по морю всей «командой». За гипноз ведь не наказывают? Как докажешь, что ты внушил капитану свою мысль?.. Но больше всего Вовчика огорчило соображение Бессонова: речные катера для морской волны не годятся, могут опрокинуться.

Закатилось солнце, упали на улицы села летние сумерки, и новый гость ширкнул камышовой дверью – моторист их «команды» Венька Чуб. Он сел на чурбачок, храня горестное выражение, принесённое из дому после конфликта с матерью. Оказывается, его мать-одиночка, тихая фельдшерица, пригрозила ему, что если он, Вениамин, будет ей по любому, самому пустяковому поводу без конца возражать, она выйдет замуж за известного в селе пьяницу и буяна, слесаря ремонтных мастерских Марка Украиняна, который давно за ней ухаживал… Что это – воспитательный ход?.. А если всерьёз, то неужели ему, Веньке, нужно будет называть этого охламона папой?..

Вовчик, не успевший уйти, кивал, возбуждённо приговаривая:

– А вот если бы ты научился гипнотизировать, это же можно было бы остановить запросто!..