Игорь Гамаюнов - Свободная ладья

В этой же пачке снимок, обрамлённый вензелями, наклеен на картон. В его центре сидит бородатый насупленный дед Капитон в тулупе, внук Семён прислонился к его колену, а за спиной Капитона высится его младший сын, красавец Михаил, в картузе и куртке.

– Тут всё у Михаила пока впереди, – объяснил Владимир Матвеевич, – война четырнадцатого года, лейб-гвардия, охранявшая императрицу-мать, возвращение к отцу в Глотовку, служба в церкви.

Выглянула из кухни Лидия Николаевна:

– Может, вначале за стол? А то разговоритесь до ночи, кабачки остынут.

– Ты нам, Николавна, лучше попить принеси. А выпить и кабачки съесть мы ещё успеем. Иль ты, Виктор, голоден?

Он отхлебнул из чашки, отставил её и снова всмотрелся в блёклую фотографию.

– Какая семья была! Вот она, Аська, золотой голос наш… Вот старшая – Дуська, хлопотунья, это у неё сын Павел, до генерала дослужился… Всех нас, если с племянниками да внуками считать, десятка три было, я всё мечтал как-нибудь собрать всех, да не вышло. А выросли все толковые, работящие. В деда Капиту. Да и в тебе, Виктор, я смотрю, хватка капитовская.

…Был Капитон Афанасьев в Глотовке в чине старосты, рассказывал о нём его седой внук Владимир Матвеевич; жил в большом бревенчатом доме с каменным низом, при нём – две коровы, отара овец, конюшня. Старший сын Капитона – Матвей, обстоятельный и многодетный, пошёл «по церковной стезе». Младший, Михаил, служил в Петербурге, в лейб-гвардии, воевал в Первую германскую, а потом волею судеб тоже стал священнослужителем.

Съезжаясь в Глотовку, семейство Афанасьевых будоражило всё село. Вначале Капитоновы сыновья – Матвей и Михаил, сопровождаемые роднёй и соседями, поднимались по дороге, круто вьющейся меж верблюжьих колючек, в гору, к церкви. Оттуда были видны рассыпанные внизу избы, обшитые тёсом, сверкавшая в ивовых кустах Терешка, а за ней – просторный луг и помещичья усадьба на взгорье, затенённая старыми липами.

Церковь по случаю приезда Афанасьевых отпирал священник, отец Серафим Афанасьев, их дальний родственник (он-то и пристрастил басистого Матвея к церковной службе, сначала – псаломщиком, потом – дьячком, надоумив двигаться по этой стезе). Там сыновья Капитона пели псалмы для набежавших в храм односельчан, но то была лишь распевка. Затем все пёстрой вереницей спускались в село, к дому Капитона Астафьевича, где пелось другое – «Вечерний звон», «Скакал казак через долину», «Ревела буря…», и те, кто не поместился за накрытым в передней столом, сидели на брёвнах, под распахнутыми окнами – слушали. А то и подпевали.

– Ну, тут семнадцатый год грянул, – горестно сощурил слезящиеся глаза Владимир Матвеевич. – Михаил наш пропал, за полгода ни одного письма. И Гражданская война до нас докатилась. Отец тебе не сказывал, как его, почти мальчишкой, к себе беляки зазывали? Заманивал приятель по реальному училищу, из дворян, я его видел мельком – кстати говоря, на твоего учителя чем-то похож. Фамилия его Вельегорский. Папаша его в тот момент полком белых командовал, полк в нашей Глотовке ночевал. Может, Семён и сбежал бы с ними, да дед Капита вовремя его в чулане запер. Вот так.

Брал неверной рукой Владимир Матвеевич снимки, подносил близко к глазам.

– Вот тут твой папаня постарше… Я ж, кажется, тебе писал, как в начале двадцатых Поволжье голод накрыл. Поехал тогда наш Семён в Ташкент с узлом одежды, обменял его на мешок муки, привёз… Сам худой, завшивел донельзя, не заходя в дом, во дворе костёр разжёг да свой тулупчик со вшами в огонь кинул… А его мешок с мукой нас тогда спас!..

– А что было с Михаилом?..

– С Михаилом-то? Когда же он у нас появился?.. В январе?.. Нет, в феврале восемнадцатого. Это до голода ещё… Входит, а погоны у него отпороты.

…Приехал он, по его словам, родителей повидать, прежде чем на что-то решиться. Да и пошёл служить в соседнюю церковь дьяконом – по совету старшего брата Матвея. И вскоре был рукоположён. Казалось ему – здесь, в мерцании свечей, в умиротворяющем сиянии окладов и слаженном звучании голосов певчих, уцелеет нетронутым привычный мир, защищённый каменными сводами от большевистской лихорадки. И пока катилась в Саратов из северной столицы новая власть, Михаил успел жениться на дочери купца Краснова, получить в селе Синодском приход, стать самым авторитетным у прихожан священнослужителем.

От дружбы с новой властью он, да и брат его Матвей тоже, старался уклоняться, как, впрочем, и от её критики. Но однажды, услышав в толпе громкоголосого агитатора, призывавшего вступать в коммуну, неосторожно спросил, уравняют ли там, в коммуне, лентяев с трудолюбивыми. А наутро агитатора обнаружили убитым. Виновников не нашли и схватили батюшку Михаила – избив до крови «за подстрекательство», заперли в сарай, откуда он ночью, выломав подгнившие доски, бежал.