Глория Му - Вернуться по следам

Так что теперь мы просыпались в пять утра, Игорь сломя голову несся к нам на двор, где уже ползал с фонарем конюх Петро – включал свет в конюшне и амбаре, открывал ящики с комбикормом и зерном. «А, вот и мои деточки», – добродушно приветствовал он нас, и мы принимались за работу.

Мы научились доить коз, вдвоем могли поднять ведро с комбикормом, а еще Петро доверял нам иногда погонять на корде смирную гнедую кобылу или проехать пару кругов на битюге – чтобы скотина размялась. Мы были очень горды собой.

В шесть просыпался папа и в маленькой летней кухоньке готовил еду для собак. Псы встречали его многоголосым лаем (папа называл это: «Мой грузинский хор»). Он звонко кукарекал с крыльца, а мы каждый раз смеялись.

Потом папа заходил за нами и нетерпеливо говорил: «Бросайте все, бросайте, пойдем…»

И мы, пока еще было сухо и не очень холодно, шли с ним и собаками в лес – побегать.

Вставало солнце, лес манил нас голыми черными лапами, в холодном утреннем воздухе далеко разносился лай собак, а мы с Игорьком кидали друг в друга охапки ломких золотых листьев.

– Жалко, что люди не могут летать так, без всего, просто руками, – сказал как-то Игорек и показал, как это – руками.

– Ну, всегда можно полетать, если хочется, – ответил папа и неожиданно рухнул в листву, прямо на спину, раскинув руки.

Мы с недоумением уставились на него, а он похлопал ладонью рядом – мол, присоединяйтесь. Мы, смеясь, шлепнулись на землю и раскинулись двумя морскими звездочками.

– Что, папа, что? – спрашивала я, а он приложил палец к губам, а потом указал вверх. И мы уставились вверх, и небо потянуло нас к себе, мы падали и падали, все выше, за самые тучи, так, что кружилась голова.

Потом папа сел и спросил:

– Ну как? Здорово?

А Игорь сказал:

– Да-а-а… Как на парашюте…

– Нет, на парашюте все наоборот, – улыбнулся папа, – земля летит на тебя, как большой камень, понимаешь?

Потом мы возвращались, и папа кормил нас всех омлетом с помидорами – пышным, как пирог, щедро посыпанным зеленью, и Петро, восхищенно причмокивая, говорил:

– Уж такая знатная у вас яешня, Генрих Васильевич, что просто – ах. Даже моя жена-покойница ничего такого не умела изобрести…

А папа говорил «на здоровье» и подмигивал нам с Игорьком.

Потом папа с мамой уходили на работу, а мы подметали двор и бегом бежали к тете Гале, где запыхавшийся Игорь гордо отчитывался:

– Мамо, скотину мы упорали, двор подмели, так что вам только в доме работа осталась. Но мы и там поможем, если хотите…

– Ах вы, деточки мои золотые, – умилялась тетя Галя, – та нет, ничего не надо, идите уже поиграйте, – и насыпала нам полные карманы орехов и сушеных яблок.

– Какое «поиграйте», мамо, – укоризненно говорил Игорь, – мы теперь вам пришли помочь. Говорите, что делать.

И тетя Галя выдавала нам для чистки большие латунные тазы, в которых варила всяческие варенья, а после этого почти силком спроваживала со двора.

– Где вас носит? – напускались на нас другие дети. – Мы же собирались играть в войну двух великих племен, а без вас совсем не та игра…

– Нам не до глупостев всяких, – солидно отвечал Игорь, – мы делом занимаемся.

Мы тем не менее охотно включались в игру, а потом катались на шине и всячески колобродили до самого вечера, а вечером вся карусель начиналась заново – загнать скотину, покормить, подмести двор…

Говорят, что если человек сильно устает, то спит без сновидений. Но я помню, что в тот год мне снились замечательные цветные сны – про пиратов, Африку и полеты на Луну (я прочитала Сирано тогда), такие яркие и интересные, что я пересказывала их Игорю как сказки.

Не знаю, была ли реальная польза от всей этой нашей возни, но Петро и тетя Галя очень нас хвалили.

Когда возле сельпо женщины жаловались на своих детей, тетя Галя, небрежно поводя круглым плечом, сообщала:

– А у меня детки ну прямо золотые. И послушные, и работящие, так уже мне помогают, я на них не нарадуюсь.

– Та не хвались так, Галю, – говорила ей какая-нибудь из теток, – не бывает золотых детей, если только они у тебя не ангелы с крылышками.

– Ну, не знаю, – заносчиво отвечала тетя Галя, – нарочно придраться, и то не к чему. Разве что… – Тут она как бы задумывалась. – Ой, вот Глориечка так плохо ест, так плохо… Ничего не впихнешь. И дите вроде небалованное…

– А с чего ж оно будет хорошо есть? – вмешивалась в разговор баба Вера, мой давний недоброжелатель. Это она разносила обо мне нелепые, «мистические» слухи. – Оно и не будет есть, бисова дытына, оно ж и жить не должно было.