Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник)

Тепло и даже несколько игриво распрощавшись со стариком, мы вновь вышли в его темный грязноватый дворик. Там, стоя в колодце каменных домов, мы убедились, что осень в этом году выдалась влажная, теплая, но нет, нет тишины, нет покоя, и сдержанный гул шарканья тысяч подошв стелется по земле, и светло на улице от ярко горящих фонарей, и нет покоя, нет счастья, нет ничего, кроме воли.

Старик стоял в дверном проеме. Силуэтом в вертикальном прямоугольнике.

– Приходите, приходите! – махал он рукой, и у меня сжалось сердце. Боже...

Дворами мы вышли на Петровский бульвар и, глянув вправо, на Петровку, вновь увидели оцепление.

Нет, положительно весь мир сговорился действовать против меня!.. Вот сегодня – только взял я в руки чистый лист бумаги, чтоб одним махом, одним мощным энергическим броском довести сюжетную часть посланий до обещанного конца, а именно – рассказать, как мы все-таки пришли и что увидели, когда пришли, как... как у меня тут же ломается ватерклозет, и я вынужден ехать в город, к вышетолькочтоописанному Нефед Нефедычу, у которого сортир ломается постоянно, и у него есть поэтому всякая сортирная техника, в частности – знаменитая черная фукалка, с помощью которой весь народ чистит свои унитазы, потому что уровень жизни возрос и отхожие места во дворе медленно исчезают, как вид в Красной книге.

Часа два, наверное, провозился... мерзкая жижа, ледяная вода ломит руки... Ну да ладно. Долой натурализм! Сантехника бы вызвал, дав ему рубль, да нету того сантехника, и рубль мой ему совершенно не нужен, у него этих рублей предостаточно. Ему что-то другое нужно, а что – ни он, ни я не знаем. Может, ему нужно 10 000 рублей? Не знаю, поэтому свой ватерклозет чищу сам. Да вот и вычистил уже и сейчас, претщательно отмыв руки, сдобрив и умягчив их одолженным у жены пахучим каким-то кремом, продолжаю свою жизнь в искусстве...

На Петровке мы вновь увидели кордон и, несколько упав духом, пошли налево, к Трубной площади. А дух упал потому, что, двигаясь налево, мы изрядно отклонялись от основной цели наших траурных блужданий – Колонного зала Дома Союзов. Однако не следует забывать, что прямой путь не всегда есть кратчайший и истинный, каковая аксиома подтвердилась тут же.

Шли по Петровскому бульвару. Я обожаю бульвары Бульварного кольца, возникшие на месте разобранной стены Белого города в конце XVIII – начале XIX века, и Петровский – тоже, несмотря на то, что любимый мой, конечно же, Страстной. Когда я закончил институт и возвратился по распределению в родной город К., то мнился мне в ностальгических грезах этот самый Страстной бульвар, осенний Страстной бульвар, когда желтый лист шуршит в шагу и сизая дымка, как серебряная паутина, висит в воздухе...

– К сожалению, мы дальше, наверное, никак не пройдем, Евгений Анатольевич, – дрогнувшим голосом сказал Д.А.Пригов.

– К сожалению, это так, Дмитрий Александрович, и нам не выпадет стать свидетелями исторического события, – дрогнувшим голосом ответил я.

– Нет, мы уже стали свидетелями исторического события, – возразил Д.А.Пригов. – Тем самым, что вот шли по вечерней Москве, причем осмысленно шли. Уже сами эти наши блуждания в связи с тем, куда мы шли, являются историческими...

Мы принялись спорить, и когда наконец выяснилось, что спорить нам не о чем, что мы говорим примерно одно и то же, перед нами вдруг мелькнули в полумраке желтые стены и синяя маковка... Церковь!.. Мы свернули в переулок, и – о чудо! – ярко сверкавшая впереди Петровка не была оцеплена и туда можно было свободно идти.

– Но ведь там нас наверняка остановят, Дмитрий Александрович? – робко предположил я.

– А почему бы нам тогда не остановиться, Евгений Анатольевич, если нас остановят, – урезонил меня Д.А.Пирогов и, видя мои трусливые колебания, сдержанно добавил, едко блеснув очками: – Ведь мы же не делаем ничего дурного либо предосудительного. Если нам скажут, что мы не имеем права идти дальше, то ведь мы же не будем спорить, ведь мы извинимся и пойдем назад. Ведь правильно, Евгений Анатольевич?

– Правильно, – был вынужден согласиться я.

Мы вышли на пустую Петровку.

Петровка была пустая.

Я видел пустую Петровку во время Олимпиады 1980 года, когда в Москву не пускали «иногородних», а мы жили тогда в мастерской Нефед Нефедыча, где и пропали в дальнейшем почти все мои рукописи, а потом, в дальнейшем, возвратились почти все в исключительной целости, сохранности, в красивых папках, я видел пустую Петровку...