Алекс Тарн - Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)

Колька не смог скрыть удивления. Винтовка RT-20, разработанная хорватами в середине 90-х специально для последней войны, именовалась «винтовкой» по чистому недоразумению, стреляла патронами от зенитного орудия и действительно представляла собою маленькую пушку, снабженную к тому же снайперским прицелом.

— Не хило… — признал он. — Прицел?

— Оба: обычный и ночной.

— Погоди, — вспомнил Колька. — а площадка на минарете открытая?

Берл прищелкнул языком, в полной мере оценив колькину дотошность. При стрельбе RT-20 испускала огненную реактивную струю для уменьшения отдачи и потому не годилась для закрытых помещений.

— А ты молодец, дядя, — сказал он, улыбаясь. — Люблю иметь дело с профессионалами. Мечеть у них древняя, так что в оригинале площадка точно была открытой. Сейчас они ее вроде как остеклили, но это не беда — проведешь там реставрационные работы. Историки тебе только спасибо скажут за восстановление первоначального облика.

— Мне? — переспросил Колька. — Почему мне, а не тебе? Может, это я хочу внутрь идти, а ты чтоб прикрывал.

— Нет, Коля, — серьезно сказал Берл. — Пойду я, а ты будешь на минарете. Я ведь этот лагерь изнутри знаю, по плацу гулял, в бараки заходил. По всему выходит, что так правильнее.

Колька немного подумал. Ему очень не хотелось сидеть наверху, но возразить было нечем.

— Ладно, — неохотно признал он. — Я наверху, а вы втроем…

— Вдвоем, — поправил его Берл. — Вдвоем, Коля. Балласт распределяем поровну. Я беру себе даму, чтобы ты не говорил, что мне всегда достается самое лучшее. А ты забирай своего нервного приятеля, тем более что без него тебе все равно не справиться.

— Не справиться? Мне? Без него?

— Предстоит беглая стрельба, Коля, — пояснил Берл, и Колька снова был вынужден признать его правоту. Для беглой стрельбы из RT-20 требовался заряжающий.

Остаток дня они провели, уточняя цели и приучая Энджи держать автомат. В отличие от Саши, военная карьера которого в Югославской народной армии хотя и ограничилась доблестной службой на складе, но все-таки включала в себе четырехмесячный «курс молодого бойца», Энджи могла похвастаться разве что двухнедельной программой обучения практической стрельбе из пистолета. Большего в Бирмингеме получить просто не удалось.

Они тряслись в джипе по кочковатой проселочной дороге — она и все остальные: мать и отец, Тетка и сестра с братом, Милена, а также Габриэль и Энджи, дед и бабка, которых она не знала и не могла знать, но тем не менее отчетливо помнила и ощущала. Она даже могла точно сказать, когда эта память, эти ощущения возникли в ней: это случилось тогда, в ту январскую ночь перед кровавым днем, перевернувшим всю ее жизнь. Это ведь лицо Энджи смотрело на нее тогда из колодца, дробясь в искрящихся светляках звезд и в кругах от падающих капель. Это та, прежняя, Энджи пыталась предупредить, предостеречь свою глупую тезку, а она не поняла, убежала, испугавшись.

Зато потом они познакомились намного ближе. В самые страшные минуты, когда на нее наваливались вонючие мерзкие твари, чтобы сделать с ее телом такое, что не может прийти в голову земному существу, рожденному земной матерью, тогда вдруг появлялась Энджи, брала ее за руку и уводила далеко-далеко, в редкий осенний лес на склоне горы, к уютному овражку, устланному хвойными ветками. Они ложились рядом, обнявшись, как две сестры, и шептали друг дружке на ухо неразличимые слова утешения.

Потом Энджи-старшая сидела в госпитале рядом с ее кроватью и, положив прохладную ладонь на пылающий лоб, удерживала свою младшую тезку от падения в смерть. Они даже спорили тогда на эту тему. Младшая просила отпустить ее, потому что она устала бороться с болью и с этим ужасным, все убыстряющимся, как водоворот, головокружением. Но старшая не соглашалась и, прилепив ладонь ко лбу, крепко держала ее над бездной, клубящейся желанным покоем. Затем, когда Энджи пошла на поправку, и позднее, в Бирмингеме, они встречались реже, хотя по-прежнему оставались подружками. Забавно, что со временем пришлось поменяться ролями: нынешняя Энджи сначала сравнялась с прежней по возрасту, а затем стала старше. Конечно, этот факт не мог не повлиять на их взаимоотношения: отныне обязанности старшей сестры автоматически перешли от одной к другой. Теперь Энджи, ставшая университетской дамой, ученым доктором, нередко позволяла себе покровительственные нотки в разговоре со своей восемнадцатилетней бабкой.