Алекс Тарн - И возвращу тебя…

А сама уже дышит тяжело и губы облизывает, и рукой себя, рукой…

Рашида передернуло.

— Вроде как проснулся? — сказал давешний голос. — Коля, смотри, дергается…

— Не торопись, Кацо, — ответил второй. — Пусть прочухается. Время терпит.

Чиркнула зажигалка, в воздухе возник вкусный запах сигаретного дыма… Рашид потянул ноздрями; сколько времени он уже не курил? И почему? А вот сейчас разберемся, вспомним. Вот только что-то рановато он начал вспоминать, с Казани. Ну при чем здесь Казань? Погоди, погоди… давай по-новой, что там было? Жанна-сисястая, Катькин задок, Катькин должок… аа-а, вот при чем! При том, что долги прощать нельзя. Вот тебе и Казань! Смотри, как все аккуратно складывается — так, гляди, и до сигарет доберемся.

Сколько он тогда при Паучихе в фаворитах ходил? Больше года. Тошнило по-прежнему, но обнаружились и немалые выгоды. Варька была баба широкая — платила за «сладенькое», не торгуясь. В шестнадцать лет получил Рашид свой собственный участок, целую команду «быков» и шестерок. Мирза зубами скрипел, но терпел, ждал своего часа. И дождался.

Задолжал им армянин-цеховик за три месяца. То ли крутил-вертел, то ли и в самом деле обманули его поставщики, но перестал мужик платить, совсем перестал.

— Смотри, Рашид, — сказал тогда Мирза. — Твой участок, твоя и забота. Надо нагнуть гада. Нам долги прощать никак нельзя: одному простишь — все откажутся. Есть у него дочь-старшеклассница — в Свердловске прячет, думает, там не достанем. Возьми ребят, поезжайте, натяните телку на частокол. Авось, папаня поумнеет.

Поехали. Забрали девицу прямо со школьного двора, никто и не пикнул. Вывезли за город, разложили, пустили по кругу. Рашид не участвовал, стоял в сторонке, курил. Ему этой мерзости с Паучихой хватало. А как все прошли по два раза и пора было уходить, подошел к истерзанному телу, чтоб папаше привет передать. Присел на корточки, посмотрел в мутные, бессмысленные глаза, на синяк под глазом, на искусанные, распухшие губы, и ниже — на шею в лиловых засосах, и еще ниже — на исцарапанную грудь, и еще, еще ниже — на бесстыдно раскинутые ноги, измазанные кровью и спермой… и такая вдруг накатила на него ненависть, как будто не изнасилованная телка лежала перед ним, а сама ненасытная Варька Паучиха во всей вонючей мерзости своих дебелых телес. Схватил камень и бил до тех пор, пока не оттащили оторопевшие шестерки. Только тогда и пришел в себя.

Через неделю Мирза пришел за деньгами. Но денег не было. Не смог Рашид пойти к армянину после случившегося.

— Не смог? — переспросил Мирза. — Не смог?.. Я тебе говорил, что долги прощать нельзя?

— Говорил. Только он уже заплатил, Мирза. Дочерью заплатил. Разве этого мало?

— Смотри-ка ты… — удивился Мирза. — Совсем большой стал? Сам решаешь, кому что платить? А ну, клади руку на стол, елдак ходячий! Эй, вы, держать его!

Вынул Мирза нож, да и отрезал Рашиду мизинец на левой руке.

— Теперь будешь за каждый день пальцами платить, пока денег не принесешь. А через десять дней, когда пальцы на руках кончатся, за ноги возьмемся. И так до тех пор, пока от тебя один дрын не останется — Варьке на память.

В тот же вечер выбил Рашид деньги с цеховика. Потому что долги прощать нельзя. Вот и Катькин должок не прощается. Катьку Рашид выкупил два года назад из беер-шевского массажного кабинета за пять тысяч долларов. Выкупил по старой памяти, хотя с сутенерством к тому времени уже завязал. Жалко стало хорошего мяса. С такими данными, как у нее, вполне можно было работать по вызову в Тель-Авиве, а не долбиться с бедуинами в занюханном южном борделе. Теперь Катька брала двести долларов в час и давно уже могла бы отдать долг деньгами, но Рашид предпочитал брать натурой, причем по старым, бордельным расценкам. А в борделе Катьке платили по десять шекелей за клиента. Вот и получалось, что должна Катька Рашиду ни много, ни мало…

Рашид напрягся, пытаясь разделить тогдашние пять тысяч долларов на нынешние десять шекелей. Это ж сколько перепихонов получается?

— Что ты кряхтишь, бижу? — сказал уже знакомый ему голос. — Жизнь прекрасна. Открой глазки, сам увидишь.

На сей раз он подкрепил свое предложение несильной, но чувствительной пощечиной. Рашид застонал и открыл глаза. Прямо перед ним на стуле сидел здоровенный детина с квадратным подбородком и удивительно ласковым взглядом.

— Ты… кто?.. — выдавил из себя Рашид.

— Я — твой маленький друг! — сердечно сообщил ласковый и честно-пречестно моргнул. — Расскажи мне сказку.