Александр Тарнорудер - Ночь - царство кота

— Рядом.

— А что не заходишь никогда? Тебе всегда рады!

— Я знаю, но в шабат домашнего хочется.

— Обижаешь! Что не вкусно было?

— Вкусно, очень, правда, вкусно, спасибо.

— Ну, то-то, — хозяин опять расплылся в улыбке. — Если чего надо, тут мигом…

— Спасибо, все просто прекрасно!

— Рад, очень рад, — хозяин подмигнул и ретировался.

Бокал ледяного вина — это было то, что надо. Мысли потекли спокойнее, ленивее, обстановка этому явно способствовала. Катерина огляделась вокруг: превалировали аккуратно одетые пожилые пары ашкеназского происхождения, пришедшие провести время в кафе, хотя кошерности в субботу ждать не приходится.

Вдруг вспомнилась «Керосинка», до которой надо было ехать несколько остановок на троллейбусе, но можно было, в принципе, и дойти, минуя универмаг «Москва», со своим особенным мороженным в вафельных стаканчиках за двадцать копеек, деревянные павильоны на площади Гагарина, появившиеся во время перестройки.

У Катерины с детства было хорошо с цифрами. Родители, служащие Мингазнефтепрома, гордились ее способностями, но на все просьбы перевестись в матшколу отвечали постоянным отказом. Ей очень хотелось перейти в знаменитую «вторую школу», но предки, по каким-то идейным соображениям, были категорически против, постоянно приносили какие-то грязные сплетни про учителей, компромат на диссидентов-учеников. Катерине хотелось поступить на прикладную математику или, на худой конец, на АСУ, но без частного преподавателя, по той же причине, пришлось идти на экономический, где у каждого второго были предки функционеры, как у нее. Мальчики с ПМ задирали нос, в упор не видели и проходили мимо, а на экономистов ей самой было противно смотреть. Своя среди чужих, чужая среди своих, Катерина исхитрилась донести невинность до четвертого курса, где на картошке, не встречать же двадцать лет целкой, пустилась во все тяжкие. Вспоминать противно. Энергия шла на учебу, вокруг постоянно вертелись какие-то группы, наркотики, полулегальные диски, видеокассеты, фарца, ее ничего особенно не трогало, только самиздат, и тамиздат, тщательно скрываемые от родителей. Модные книги давали читать на одну ночь, из магнитофонов — Галич, Окуджава, Высоцкий, эмигранты. Словом обычная жизнь обычной московской интеллигентной барышни.

Потом распределение. Родители негодовали: «как же так, мы верой и правдой, а дочь не может в нормальный НИИ устроиться». Духота и болото середины восьмидесятых, и вдруг, как прорывается плотина цензуры, в журналах печатают все то, о чем только слышали.

На дачу надо пересаживаться на Ждановской (вот станция замечательная), приливом из метро заносит в вагон электрички, где единственное свободное место напротив какого-то типа кавказской наружности и спиной к движению. Катерина утыкается в «Новый мир», но чувствует на себе взгляд парня напротив. Маскируется под интеллигента, сволочь, а сам так и норовит… Тоже, «Новый мир» разложил, собака, так и зыркает, думает, не замечу. Появляются контролеры, медленно, с двух концов, двигающиеся по вагону к центру, вместо компостеров у них в руках маленькие резиновые печатки, пачкающие лиловым. Пассажиры достают билеты и сезонки.

— Клав! Билет у тебя?! — доносится через вагон резкий суматошный крик.

— «… доставай-ка, Клавка, справки, шлепай круглую печать…» — тихо произносит парень напротив.

Катерина корчится от смеха, «Новый мир» захлопывается и норовит соскользнуть с коленей на пол. Они сталкиваются головами, когда он пытается поднять ее журнал, оба смеются и глядят друг на друга оценивающе, потом разом поднимаются, когда объявляют их станцию, и выходят на платформу.

— Артем.

— Катерина.

— ??

— Иосифовна.

— А что имя такое странное?

— Мне нравится.

— Я тебя в «Керосинке» не мог видеть?

— Мог.

— Когда закончила, в восемьдесят седьмом?

— Льстишь, в восемьдесят шестом.

— АСУ, ПМ?

— Финансы.

— А я — механический.

— Дачу тут снимаете?

— Да нет, своя. А ты?

— Тоже. Миннефтепром.

— А-а…

— А ты?

— Почтовый ящик.

— Понятно.

— Вот я и дома… Пойдем завтра на пруд?

— Посмотрим…

— Тебе далеко?

— Через две линии.

— И не встретились раньше?

Катерина пожала плечами:

— Ты не похож на еврея — грузин, армянин, кто угодно, никогда бы не заподозрила.

— Уж какой есть.

— Нет, правда, я даже подумала сперва, что чурка какой.

— Это комплимент, или как?

— Или как.