Энтон Майрер - Однажды орел…

— Надеюсь, что это так, сэр, — согласился Дэмон, опуская бинокль. — А людей у нас осталось не очень-то много.

Лицо Колдуэлла сразу же стало суровым и решительным.

— Нам приказали, и мы выполнили этот приказ. Наши усилия и жертвы не будут напрасными, если Фиш пошлет сюда спои силы. Сейчас, не теряя ни минуты… Победа достается тому, кто хорошо видит возможности и своевременно пользуется ими. — Колдуэлл легко постучал двумя пальцами по запястью Дэмона. — Запомните мои слова, Сэм: нигде во Франции немцы уже не смогут больше перейти в наступление. Их можно поставить на колени в течение двух-трех недель. Если Фош, Петэн и Бенуа будут действовать правильно, то войне конец.

Дэмон окинул взглядом солдат. Тсонка, ставший теперь хозяином принадлежавшего ранее Кразевскому «шоша», усердно чистил свое оружие. Бедняга Кразевский, наверное, уже умер, а может еще только умирает где-то там, на оставшемся позади поле боя. Сосредоточенное лицо Тсонки покрыто масляными пятнами, его руки двигаются с необычайной уверенностью и проворством. Тэрнер спит крепким сном уставшего до изнеможения человека; его узкое, не искаженное яростным гневом лицо, похожее теперь скорее на лицо херувима, прижато к ложе винтовки. Клей тоже спит; несмотря на опасения Дэмона, он хорошо усвоил многое из того, чему его обучали, и в некоторых случаях действовал отлично; сейчас он почему-то без каски, и легкий ветерок треплет его красивые светлые волосы. Брюстер, так глубоко сомневавшийся в своем мужестве, слабенький Тимми Брюстер, несмотря ни на что, прошел этот трудный, полный ужаса путь; обхватив голову руками, он сосредоточенно размышляет о чем-то. Рейбайри медленно разжевывает кусок жесткого, как подошва, хлеба из пайка; его кадык прыгает вверх и вниз, как на пружине. А вот, обхватив колени руками, сидит старина Дев; его полный отчаяния взгляд устремлен на подернутые дымкой башенки Cyaccoua. Подполковник Колдуэлл записывал что-то в блокнот свои У торопливым, но четким почерком, — почерком, которым Дэмон втайне так восхищался. «Я знал, что останусь жив, — подумал про себя Дэмон, — и действительно уцелел в этих трудных и опасных боях». Но мысль эта не принесла ему никакого утешения.

Они продолжали свой тяжелый и опасный путь. Воздух над ними то и дело с пронзительным воем рассекали снаряды. Взрываясь, каждый из них вздымал вверх столб земли, дыма и огня и разбрасывал во все стороны смертоносные осколки. Продвижение было неравномерным. Солдаты шли, согнувшись под тяжестью рюкзаков и оружия, спотыкаясь, увязали в рыхлой, растерзанной взрывами земле. Они прошли мимо двух сгоревших, но все еще дымящихся грузовиков; возле одного из них несколько убитых солдат. Люди продвигались вперед какими-то замедленными, механическими рывками. Дорога была та же, по которой они наступали, но теперь их движение походило скорее на отступление. Местность, по которой они шли, напоминала свалку: разрушение и опустошение продолжалось до тех пор, пока на у той, ни у другой стороны ничего цельного, нетронутого, живого не осталось. Все было сломано, исковеркано, разрушено, брошено. Валялись ранцы, вещевые мешки, каски, искалеченные опрокинутые полевые орудия, разбитые вдребезги пулеметы, грязные, рваные брезенты, искореженные листы железа, мотки поржавевшей колючей проволоки. И множество трупов: целых, разорванных на куски, с выпавшими внутренностями, вспухших или сморщившихся, но с одинаковым, бьющим в нос, невыносимым сладковатым, смердящим запахом мертвечины. Каждый пролетавший над головой снаряд вызывал у Соренсона короткий, прерывистый крик, переходящий затем в приглушенные стоны.

— Прекрати скулить! — прикрикнул на него Девлин. — Господи, Реб, неужели тебе не надоел этот вой?

— Он не слушает меня, — ответил Рейбайрн. — Немцы навсегда испортили ему настроение.

— Извини, сержант, я просто не могу переносить это, не могу, — взмолился Соренсон.

Снаряд, которым убило вчера Морриси, разорвался всего в пяти футах от окопчика Соренсона. Он потерял свою каску и винтовку и шел теперь какими-то судорожными, неверными шагами. За его правой ногой по грязи волочилась наполовину раскрутившаяся обмотка, а по верхней губе, как у младенца, тянулись прямо в рот две ниточки соплей. Где-то близко пролетел еще один снаряд, Соренсон снова испуганно вскрикнул и застонал:

— Ты не знаешь, сержант, ты просто не представляешь, что мне пришлось пережить…

— Это почему же ты так думаешь? — гневно ответил Девлин. — Хотя, в самом деле, откуда же мне знать, если последние пять дней я спал на пуховой перине в Чикони-Фоллсе.