Энтон Майрер - Однажды орел…

— Вот другое сообщение, сэр. Разведывательное донесение о том, что Советский Союз развертывает свои силы на сибирской границе, — сказал Гролет.

— Это означает, что японцы признают себя побежденными, не так ли, сэр? — спросил, сияя от радости, Фаулер.

— Разумеется. — Голос Мессенджейла был совершенно спокойным. Голос никогда не выдавал его. — Правда, не исключено, что потребуется сбросить еще десяток бомб или около того.

— Еще десяток!.. — воскликнул Гролет.

— Конечно. — Он повернулся к ним. — Почему бы нет? По-моему, попытки примирения будут предприняты ими в ближайшие дни, самое большее через две недели.

— Это кажется фантастичным, правда, генерал? — спросил Фаулер.

— Да, фантастично.

— Весь город одной бомбой…

«Все пропало!» Эта мысль стучала молоточком в мозгу Мессенджейла. Традиционные победы уничтожены громом среди ясного неба. Все пропало! Он почувствовал настоящую слабость от ярости и разочарования. Почему Шюлер не сказал ему об этом, не подготовил его? Они должны были знать об этом — кто-нибудь из числа влиятельных должен был знать об этом… Если б он был хотя бы в Маниле! Весь мир переменился. Все хитроумные уловки, на изучение которых он затратил всю жизнь, чтобы пользоваться ими, оказались бесполезными. Он почувствовал себя игроком, который обречен увидеть свое богатство, дом, семью и будущее сметенными безжалостным движением деревянной лона-точки крупье. Это невыносимо! Эти грязные, подлые ученые!

Окажись они сейчас все или хотя бы один из этой компании здесь, в этой комнате, с каким огромным удовольствием он перестрелял бы их! Навязчивый восторг на загорелом скуластом лице Гролета вызвал у него отвращение. Мессенджейл поднял глаза на большую карту Японии, на изогнутую цепь островов, похожую на найденные археологами побелевшие кости, напоминающий круглую шляпу с плоской тульей Хоккайдо; растянутый в юго-западном направлении, похожий на подвешенный гамак Хонсю; как пясть прилепившийся к Внутреннему морю, маленький Сикоку, а пониже его, как увесистый кулон, Кюсю. Операция «Коронет». Прибрежные районы Чоси и Кацута, на изучение которых он затратил сотни часов. И все это теперь ни к чему. Все напрасно.

Это был самый скверный момент в жизни Мессенджейла.

Когда он повернулся к офицерам своего штаба, на его лице было выражение собранности и готовности к действиям.

— Ну что ж. Это отразится на нашем оперативном планировании, если не сказать больше.

— Так точно, генерал. Несомненно.

— Итак, я думаю, что нам не следует оставаться здесь не завоевавшими почета и невоспетыми. Шервин, не передадите ли вы мои сожаления мисс Ворден и ее окружению?

Фаулер заморгал от удивления.

— Вы… вы не хотите возвратиться к гостям, сэр?

Бывают моменты, когда проявляемая человеком бычья тупость способна привести в невероятное бешенство. Мессенджейл до боли в пальцах сжал гагатовый мундштук и сказал ледяным тоном:

— Я разрешаю вам сообщить этой кучке неблагопристойного отребья, что мне надо работать. Вам достаточно ясно, Шервин?

— Так точно, генерал.

— Очень хорошо. — Он резко повернулся, выскочил из комнаты разведывательного отделения, неспешно, почти бегом, направился по полутемному коридору и у первого же поворота с силой налетел на старшего техника-сержанта Хартжи. Сержант со стоном отшатнулся, несколько папок с бумагами выскользнули у него из рук, их содержимое рассыпалось по полу.

— Черт тебя возьми! — крикнул Мессенджейл злобно. Его опять охватила ярость, до дрожи, до тошноты. — Надо смотреть, куда прешься!..

— Так точно, генерал… сэр. — Хартжи начал заикаться. — Извините, сэр…

Сержант стоял перед ним вытянувшись; кожа на лбу у него облезла, а у корней жестких черных волос мелкими пузырьками выступил пот. «Я мог бы убить этого человека, — стрелой пронеслось в голове командира корпуса, — он мой полностью. Я мог бы прикончить ею, уничтожить одним словом, одним движением…» Пока Мессенджейл наблюдал, как в зрачках Хартжи прячется страх, его внезапно, как приступ лихорадки, охватило трепетное ликование, впервые испытанное им, когда он был кадетом старшего курса в Вест-Пойнте, затем это ощущение так же быстро погасло, оставив после себя неприятное чувство опустошенности. Теперь ничто не поможет, абсолютно ничто.

— Идите, Хартжи, — сказал он резко. — Не оставьте важные бумаги на полу…

— Слушаюсь, сэр.

Потом Мессенджейл сидел совершенно неподвижно в своей комнате — прежде это были апартаменты епископа — и курил. На его столе лежал доклад Бёркхардта с проектом боевого приказа и распоряжениями резервным частям передового и тылового эшелонов. Он с раздражением отвел взгляд от стола. Все это ни к чему. И надо же было этой кучке изнеженных интеллектуалов состряпать устройство, которое способно погубить его триумф в самый решающий момент, лишить его даже малейшего ощущения достигнутой цели. Это возмутительно! А теперь еще намерены включиться эти русские. Должен же быть какой-нибудь способ остановить их, отбросить назад; неужели там, наверху, не могут контролировать обстановку? Надо немедленно связаться с Шюлером.