Розамунда Пилчер - В канун Рождества

Она и пила ее, когда дверь отворилась и в кухню вошел Сэм. Элфрида была в клетчатых брюках и темно-синем свитере с белым узором в виде овцы, пасущейся на травке, а Сэм все в том же костюме, поскольку больше надеть ему было нечего. Это сразу бросилось Элфриде в глаза.

— Могу одолжить вам свитер, — сказала она.

— Да, я выгляжу ужасно глупо. Одет как на парад.

— Выглядите вы замечательно. Как спали?

— С большим комфортом. Помню, такие кровати были в спальне моей матушки.

— Я уже поджарила бекон.

— А я почуял его аромат еще наверху.

— Сейчас сделаю яичницу.

— Могу вам помочь — это я делаю довольно ловко.

— Но не в вашем пиджаке. Он будет пахнуть яичницей. Сейчас я поднимусь наверх и подыщу для вас что-нибудь менее официальное.

Она пошла наверх. Оскар брился в ванной, поэтому она сама исследовала его ящик в комоде и извлекла шотландский джемпер приятного голубого цвета. Вернувшись в кухню, она обнаружила Сэма у плиты, он был в одной рубашке.

— Для рубашки сегодня холодновато. — Она бросила ему джемпер, он поймал его и стал натягивать. Его голова словно вынырнула из голубых вод.

— Ну вот, так-то лучше, — сказала Элфрида. — Теперь вы будете чувствовать себя свободнее.

Сэм шлепнул яичницу на тарелку и добавил туда пару кусочков бекона. Элфрида вложила в новый тостер очередные ломтики хлеба, затем налила Сэму кружку кофе. Они уселись за стол, точно старые друзья.

— Снег перестал…

— Я чувствовал себя так неловко вчера вечером…

Оба заговорили одновременно, тут же остановились и теперь ждали, когда продолжит другой.

Элфрида сказала:

— Почему вы чувствовали себя неловко? Никаких хлопот вы нам не доставили. Все, что мы сделали, это накормили вас пересохшим кеджери и застелили постель двумя простынями.

— Я не это имею в виду. Просто я явился непрошеным гостем с ключом от вашего дома и заявил, что пришел его купить. Я всю ночь не спал — так мне было стыдно. Надеюсь только, что я не оскорбил Оскара и не расстроил его.

— Оскар не такой человек. Конечно, сначала он рассердился, но не на вас, а на Хьюи. И я должна с ним согласиться, мне кажется, Хьюи повел себя как предатель. Правда, Оскар говорит, что это в его стиле. Не берусь утверждать, я-то его никогда в глаза не видела. А вам он понравился? Я имею в виду Хьюи?

— Не особенно. Самодоволен, довольно потаскан и все время оглаживает свой галстук.

Элфрида тут же узнала эту раздражающую привычку.

— О, я ненавижу таких мужчин. Я уже вижу его.

— Ключ по-прежнему в кармане моего пиджака. Я отдам его Оскару.

— Это вовсе не обязательно.

— Мне кажется… — Сэм положил нож и вилку и взял кружку с кофе. — Я подумал… Оскар не собирается выкупить у Хьюи его половину?

— Мы с ним говорили об этом уже ночью, когда легли спать… Хочу, чтобы вы поняли: мы с Оскаром совсем недолго знаем друг друга. В начале ноября его жена и дочь погибли в ужасной автомобильной катастрофе, и он вынужден был уехать из Гэмпшира. Я поехала вместе с ним. Мы спим в одной спальне и в одной кровати, но наше будущее туманно. Пока что я не постоянная составляющая его жизни. Просто запасное колесо, чтобы машина катилась, покуда он во всем разберется. Мне трудно настаивать на том, чтобы он предпринял какие-то действия, и даже высказывать какие-то пожелания.

— Он вернется в Гэмпшир?

— Нет. Дом, в котором он жил с Глорией, уже выставлен на продажу.

— И вот этот дом — его единственная собственность?

— Да. Половина дома.

— Тогда было бы разумно выкупить у Хьюи его часть.

— Да, но это нереально финансово.

— Хотите сказать, что у него нет необходимых средств?

— Именно так.

— А ссуда?

— Он не хочет и думать об этом.

— Понимаю. — Сэм вернулся к своему бекону.

Элфрида вдруг ощутила к собеседнику такую симпатию и доверие, что продолжала:

— Мы проговорили всю ночь. Оскар сообщил мне, что даже если продаст все, что у него есть, больше двадцати тысяч не выручит. Тогда я ему сказала: «Оскар, у меня ведь есть моя маленькая картина».

Сэм поднял голову, и глаза их встретились над кухонным столом. Элфриде показалось, что он уже подумал о такой возможности.

— Вы говорите о Дэвиде Уилки?

— Именно. Когда-то, много лет назад, когда мне ее подарили, считалось, что это подлинник. Я никогда не оценивала ее, потому что не собиралась страховать. Однако, как всякая одинокая пожилая женщина, всегда тешила себя мыслью, что картина стоит уйму денег. И хранила ее на «черный день».