Лидия Скрябина - Дневник ее соглядатая

– Захоти, только я не вернусь. Я уже вернулась, но не к тебе. – Алла разозлилась на эту незримую агрессию и ответила гораздо жестче, чем собиралась.

– К армяшке своему недоделанному? – Каху понесло. – А он знает, что ты со мной отлучалась в постельку на пару месяцев?

– Знает, – отрезала Алла.

– Ой ли.

Они стояли, немного набычившись, друг напротив друга под каштанами и напряженно рассматривали один другого, словно видели впервые. Ветки каштанов раскинулись плотными ярусами и полностью улавливали дождь. Вокруг было уединенно и сумрачно, словно их специально отгородили от остального мира.

«Я не люблю эту дрянную девчонку, – думал Каха, разглядывая Аллу. – Я просто не могу без нее спать. И я не позволю с собой, мужчиной, так обращаться. Достаточно одной злой курицы в моей жизни. Женщины. Такие уступчивые, такие податливые и такие ненадежные. Эта строптивая девчонка не смеет… Ничего, я возьму за шелковое горлышко эту маленькую птичку и легонько сдавлю».

«Эх, какой же ты дурак, хоть и супермен, – думала Алла, разглядывая Каху. – Не знаешь, какой дивный секрет ты упустил сейчас. Мальчик родится темненьким, и Илья темненький. Не знаешь и никогда не узнаешь, чего сейчас лишился. Очень хорошо».

– Чему ты улыбаешься? – угрюмо поинтересовался Каха.

– Да вон, водитель твой маячит с зонтиком в руке. Деликатничает. Интересно, а он наблюдал, как я елозила по грязи, собирая свои шмотки?

– Хорошо, – с трудом выдавил Каха, – я погорячился.

Алле послышалось пренебрежение в его тоне, она приблизилась вплотную и, глядя ему в глаза, ясно и четко произнесла:

– Не извиню, не жди.

Этот оскорбительный прямой взгляд ужалил Каху, на секунду он потерял контроль, размахнулся и отвесил Алле звонкую пощечину. Она успела отпрянуть, удар пришелся вскользь, но все равно жар полыхнул болью по скуле. Каха ужаснулся. Он не собирался бить по лицу ее . Он хотел отвесить оплеуху своей бывшей жене, назло ему выскочившей замуж за мерзкого старпера. Каха даже застонал, вспомнив нежное щекотание в сердце, когда дочки визжали и висли у него на одной руке, а жена – на другой. Какие у дочек были нежные, слабые тельца, и казалось странным, что эти ласковые смешливые котята – продолжение его, такого большого и грубого. Неужели теперь они виснут на этом… мудаке?

Каха хотел дать пощечину алчным, тупым столичным фээсбэшникам, которые не спешили искать виновных в смерти его родителей, а только тянули из него деньги за инфу, известную всем, и копили компромат на него самого, чтоб навечно оставить его дойной коровой.

Он хотел дать пощечину жадным и хитрым землякам, которые клялись Аллахом, но были готовы продать кого угодно и за деньги подставляли ему своих врагов под видом с трудом найденных его.

Он хотел дать пощечину судьбе, сделавшей для него недоступными главных убийц его родителей – Басаева и Умарова, до которых он так и не мог дотянуться. Каха жаждал залепить в бубен всему этому подлому и алчному миру, отнявшему у него тепло, счастье и жизнь. Месть и отчаяние так глубоко проникли в него и завладели им, что он уже не помнил ничего, что можно было бы сделать с нежностью. Мир начинался и заканчивался горьким, яростным насилием. В том числе и над собой.

«О! Какое счастье, что ты снял с меня все сомнения, все обязательства! Какое счастье, что ты весь открылся! Мразь! Горец долбаный! Иди баранов пасти!» Алла мчалась к подъезду, хотя за ней никто не гнался, и глотала слезы. Но это были слезы не унижения, а скорее освобождения. Чистейшие слезы чистейшей злобы. Самой высокой пробы.

Тошнота нахлынула снова, и почти две недели Алла провела «в объятьях с унитазом». Но как только полегчало, семейный совет во главе с Ильей продолжился за очередным семейным ужином. Как-то само собой получилось, что квартира покойной мачехи на Кутузовском стала их штаб-квартирой, а потом и общим домом. Лина Ивановна сияла, как начищенный пятак, такого полного счастья она и представить себе не могла. Теперь у нее на жердочке чирикали две чудесные молодые птички.

– Я решила взять академку по беременности. Они не могут отказать. Кишка тонка. Я буду судиться.

– Хорошая идея, – согласился Илья. – А я решил поговорить с твоим Кахой.

– Нет, только не это! – вырвалось у Аллы.

– Я твой мужчина и обязан тебя защитить.

– Нет, милый, не надо. Я буду волноваться за тебя. Обещай мне не говорить с ним, пока я не улажу все с универом, – несколько мелодраматично промурлыкала Алла, мысленно досадуя: «Куда ты лезешь со своим благородством, хочешь себе шею свернуть?»