Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

Отвернувшись от сцены, где теперь разливалась тощая, похожая на утконоса девица с длинной шеей, я стал пробираться к бару, чтобы там, в относительном покое, навести резкость и перевести дух. Вид у меня, должно быть, был удручающий: старик без рыбки возвращается к разбитому корыту.

Впрочем, у барной стойки мои сети вытащили на берег небольшую вертлявую рыбешку — подернутого дымкой вины Бригеллу. По тому, как напряженно он скрючился над стаканом, словно хотел слиться с ним воедино или залечь на его зеленом илистом дне, я догадался, что о развенчании чистого образа друга его уже информировали. Двуличная тварь, подумал я, нависая над предателем с ангельской улыбкой на устах. Вжав голову в плечи, Бригелла, жалкий, похожий на креветку, видимо, надеялся проползти у меня между ног, которые я для устойчивости постарался расставить настолько широко, насколько позволяло мое пуританское воспитание и ограниченные физические возможности.

— Ты куда? — Изловчившись, я ухватил паршивца за мохнатую зеленую пуговицу. Вырядился, чучело!

— О, это т-ты. — Его крыжовенные глазки сияли, как медный таз на голове Дон Кихота.

Панса, продажный Панса. Я потянул его вверх, с педантичностью полоумного пытаясь придать углу между Бригеллой и осью пола девяносто градусов. Силы мои истощились где-то на семьдесят седьмом градусе и двух минутах — едва заметная качка давала о себе знать. Небрежно теребя пуговицу и незаметно придерживаясь за нее, как канатоходец за палку для равновесия, я продолжил допрос:

— Где Арлекин?

— М-м… Арлекин? Я где-т-то видел. — Красавчик подслеповато заморгал: — А, вот! — и ткнул в меня холеным пальцем.

— Это хорошо, что ты еще можешь шутить. Предатель без чувства юмора — совсем уж отвратная картина.

— П-предатель?

— Я все знаю. И ты знаешь, что я знаю.

— Ну и? — Он вдруг посерьезнел. Я понял, что не так уж Бригелла и пьян. Может быть, не пьян вовсе. Боится? Что-то замышляет?

— «Ну и» — ты мне расскажешь для начала, где Жужа.

— Я не знаю.

— Врешь.

— Не вру.

— Брыхло. — Слегка кружилась голова. Я посильнее ухватился за пуговицу — изумрудный мохнатый шмель в ладони — выдумают же люди!

— Я попросил бы без оскорблений! И без рук. Костюм порвешь! — Бригелла попытался, очень осторожно, расцепить мои синюшные от напряжения пальцы. Напрасный труд: их свело чугунной жаждой мщения.

— Я повторяю вопрос…

— Иди в задницу!

— Я повторяю…

— Не знаю я, не знаю! Отвали!

— Ты с ними заодно. Ты меня предал… точнее, продал. Ты меня предал и продал. Ты с самого начала мне лгал. Ты так заврался, что… Но я готов тебе все это спустить, слышишь, Бригелла? Спустить за один только ответ на элементарный вопрос…

— Не знаю! — заорал он. Бармен, жонглируя шейкерами перед носом у раскрасневшегося Арлекина (не она), подозрительно на нас глянул. — Я и правда не знаю, — сбавив тон, отнекивался Бригелла. — Клянусь. Они ничего мне не говорят. Обращаются со мной, как с дерьмом…

— А ты и есть дерьмо. Маленькое такое дерьмецо. Где Жужа?

— Ах ты так, значит…

— А что? Хочешь, чтобы я тебе посочувствовал? Где Жужа?

— В сто первый раз тебе повторяю: не знаю. Я видел Тима. Он мне и доложил, что все раскрыто, что ты знаешь обо мне и Бипе. Точка.

— В сто первый раз сделаю вид, что поверил. Тогда следующий вопрос: где карлик, Пульчинелла, горбатый гном?

— Подожди… Столько людей… Давай по порядку…

— Ты опять?! — взревел я.

— Я не понимаю…

— Своего дядю видел?! — заорал я.

— Дядю?

— Не помнишь дядю? — Я хорошенько его встряхнул.

— У меня никогда не было ни дядь, ни теть. Это я помню отлично.

— Значит, карлик — не твой дядя?

— А он тебе разве не рассказал?

Я отпустил его и, трясясь от беззвучного смеха, прислонившись спиной к барной стойке, сполз на пол. Бригелла испуганно склонился надо мной:

— Ты чего?

— Брысь. Сгинь, нечистая.

— Ну и ладно. Ну и пошел ты… Снобы поганые! Ненавижу вас всех! А тебя и твою долбаную Жужу в особенности! Это ты дерьмо! Все вы дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Он с таким остервенением повторял это слово, точно в нем заключена была какая-то магическая сила или смысл. Я рванулся к нему, но бесеныш уже смешался с толпой. Когда я разжал ладонь, на пол полетела щегольская мохнатая пуговица.

Итак, снова один. Я постарался, насколько мог, встряхнуться и обдумать свои дальнейшие действия. Это было непросто: голова саднила, как загноившаяся рана, мысли путались. Казалось, будто кто-то, смешав толченое стекло с вишневыми косточками, нашпиговал этой пикантной смесью мою черепушку, причем пара косточек, что побольше, жестко напирали на зрачки. Куда идти? События этого вечера парили надо мной, как неоновая вывеска в кромешной ночи на забытой богом железнодорожной станции.