Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

В шутовском хороводе, в гуще откровенно филистерских рож с перламутровыми деснами мелькали иногда очень интересные персонажи. Так, одно время часто захаживал к нам начинающий режиссер, одержимый идеей экранизировать Набокова, неважно что, скрупулезно, буква за буквой, метафору за метафорой перетащив каждый завиток с расписных окон поразительной прозы на расписные окна кинопленки. Он мог часами истязать публику отдельными пассажами и целыми главами из «Дара», которые знал наизусть, и под конец, расплывшись в мечтательной улыбке, добавить: «А теперь представьте, как все это будет выглядеть на большом экране!» Жаль, что и мейнстрим, и артхаус, не сговариваясь, считали его поиски абсолюта «неформатом». Бывали у нас и начинающие поэты: молодой человек с цветущими, как сады по весне, щеками, творящий под псевдонимом Теодор В. Адорно, только за этот псевдоним и привечаемый; рыхловатая, мучной белизны девушка лет двадцати, которая флегматично грызла зефир и с похоронной миной декламировала свои свадебные вирши; слоеная дама с тощим лицом и монументальным крупом — женщина резвого ума и сонного сердца, в толще вязаных одежек затаившая презрение ко всему живому, с сонными, всхрапывающими на поворотах стихами; бледно-зеленый и измученный онанизмом «юноша» двадцати семи лет, вечный студент и потенциальный убийца. Были и еще какие-то стремительные домкраты, имена и лица которых запоминались не лучше, чем их чахлые экзерсисы. В этом стылом цветнике горячим пятном выделялся Илья — математик по образованию, плиточник-облицовщик по профессии. Его краткие и трепетные, с отзвуком хокку лирические пантомимы –

— в рекордный срок отвергло рекордное количество издательств.

Проза в нашей синьориальной обители была представлена не менее ярко. Являлся одно время костлявый учитель биологии лет сорока, мечтавший написать детектив без единого диалога (сам он тоже все больше помалкивал, взращивая в себе, как он однажды выразился, «вербальный аскетизм»). Бывала очень серьезная, очень худая девушка с длинными щелкающими сережками, которая писала намеренно упрощенную прозу, с древними, как палка-копалка, оборотами вроде «красный как мак», «холодный как лед», «жгучий как жгут» (вклад Бипа) и так далее, в том же духе, все шестьсот страниц убористого (как убор) текста. Когда очередной защемленный жерновами литературы зоил обрушивался на писательницу, требуя объяснений, оправданий, сатисфакции, в конце концов, Бип одергивал его словами: «Дурак! Это же наскальная живопись! Перед тобой гениальная примитивистка, таможенник Руссо от литературы!»

Около года, не отлынивая, к нам исправно приходил литературный критик, добродушный и смешливый человечек в очках: мягкий и обходительный в беседе, он с клавиатурой в руках становился огнедышащим драконом, в просторном желудке которого плавятся даже кольца всевластья. На хвосте злодей всегда приносил стайку крылатых змеенышей поменьше — из тех певчих, что радостно подхватывают и никогда не запевают. Вместе с многоголосым Горынычем являлся обычно литературовед, такой же маленький и круглый, в таких же точно очках, всю жизнь посвятивший доказательству того, что роман как жанр умер.

Эта плеяда талантов покажется кому-нибудь сборищем неудачников, коллекцией недоразумений судьбы. И правильно покажется. Символично, что Бип включил туда и меня — именно тогда, когда я начала писать свой роман. Он знал об этом, кое-что читал и говорил, качая головой, что ни слова в написанном не понимает.

— Люди разучились внятно излагать свои мысли. Ботаники — последняя наша надежда. Ты только послушай, — говорил он, зачитывая из Википедии. — «Персик, персиковое дерево — растение из семейства розовые, подрода миндаль. Весьма близко к миндалевому дереву, от которого отличается только плодами. Дерево с ланцетными, пильчатыми (каково!) листьями и почти сидячими, появляющимися до развития листьев, розовыми цветами. Плод, персик, шаровидный, с бороздкой на одной стороне, обыкновенно бархатистый. Косточка морщинисто бороздчатая и с точечными ямочками». С ямочками, ты слышала? Нет, я больше не могу, слезы наворачиваются. Вот что я называю прозой, точечные ямочки, пильчатые листья — гениально! Словно возлюбленную свою описывает! Вот где нужно искать Шекспиров с Петрарками! Учись у ботаников, несмышленое дитя!

Дитя самонадеянно отвечало, что оно как раз у ботаников и учится. Бип поднимал очи горе и отправлял несмышленыша в лакейскую, встречать гостей.