Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

— Мне очень жаль. — Я чувствовал себя Марией Антуанеттой, брякнувшей про пирожные.

— Мне тоже.

— А знаешь, у вас тут девочка каталась…

— Какая девочка? Чего ты хочешь? Выкладывай и уходи. Я занят.

— Ладно, — сдался я. — Меня интересует Жужа.

— Вот как. — Лицо его исказилось знакомой гримасой начинающего шамана. Дурной признак.

— И этот ее карлик.

— Это не ее карлик. Это мой троюродный дядя.

— Твой кто?

— Дядя.

— Но ты же говорил, что ничего о Жуже не знаешь. И вдруг — дядя.

— Я только вчера узнал. Родители все от нас скрывали.

— Удивительно, прямо как в мыльной опере.

— Он в некотором смысле позор семейства. Пария.

— Сочувствую, но все таки… вернемся к Жуже.

— Она его любовница.

— Что?

— Спят они вместе, вот что.

— Ты спятил!

— Ничуть.

— Не ври.

— Я никогда не вру на пустой желудок.

— Что?

— Ты не дал мне поесть.

— Да я не об этом! То, что ты тут мне впариваешь, ни в какие ворота не лезет!

— Почему же? Мой дядя довольно интересный мужчина. Хоть и низковатый…

— Он карлик!

— Я замечаю в тебе некоторую враждебность к карликам и моему дяде в частности.

— Но как она может…

— А она вообще с выкрутасами. От таких добра не жди. Особенно когда они слетают с катушек. Работу меняет каждые два месяца. Без всякой видимой причины.

— Какая к черту работа… Нет. Ты шутишь. Признайся.

— Еще раз повторяю: у них роман, связь, интрижка. Называй, как хочешь. И не делай таких глаз. Карлики тоже имеют право на счастье.

— О господи.

Дверь на кухню приоткрылась, выпустив картофельный пар и требовательное:

— Бабушку кормили?

Женька тут же ее захлопнул.

— Это все?

— Нет. Меня интересует книга.

— Я же говорил, она…

— Да, но я хотел бы прочесть.

— Ну так прочти.

— Слушай, давай без дураков…

— В чем запара? Поговори с Жужей.

— Я пробовал — безнадежная затея. Ты же знаешь, в каких мы отношениях.

— Ничем не могу помочь.

Дверь снова приоткрылась, и на нас с любопытством уставилась младшая картофелина.

— Ну что? — простонал Женька.

— Мама сказала идти кормить бабушку.

— Дай поговорить спокойно.

— Но мама сказала…

— Брысь!

Дверь обиженно захлопнулась.

— У тебя есть бабушка?

— Тебя это удивляет? У всех есть бабушки. По меньшей мере две.

— Просто ты никогда о ней не говорил…

— Ты никогда не спрашивал.

Дверь распахнулась, и мимо нас гордо прошествовала старшая картофелина с подносом в руках. За ней, не менее гордо, трусила младшая, зареванная и неприступная. Рыжая голова ее болталась, как одуванчик в цвету. Мы замерли, пропуская процессию. Грохнула дверь.

— Слушай, — начал было я. Но тут из-за угла блеснула шаровидная мордашка, выкрикнула «А мы будем бабушку кормить!» и исчезла. Подождав, не последует ли продолжение, я заговорил:

— Слушай, Улитыч, ты всегда в гуще событий… Всюду побывал, все знаешь, со всеми водишь знакомство…

— И что?

— Ты мог бы разузнать о Жуже побольше. Где живет, с кем общается. Ну и все такое…

— Все такое, — прищурился Женька. — Хочешь сделать из меня филера?

— Не вижу в этом ничего крамольного. Считай, ты собираешь материал для научного труда.

— И особое внимание нужно уделить ее книге, правильно я тебя понял?

— Ну… в общем, да.

С минуту он молча разглядывал мои ботинки. Потом расплылся в чеширской ухмылочке:

— Идет.

Я улыбнулся и протянул руку:

— Ну, тогда удачи.

— Постой. — Спрятав руки за спину, Женька буравил меня взглядом. — У меня могут быть непредвиденные расходы.

— О, конечно… минутку… — Я порылся в карманах, нащупал отвергнутую десятку и стольник. — Вот.

— Мало.

— Улитка, будь человеком! Я же не в Пентагон тебя подсылаю! Для нашей нехитрой затеи этого хватит с головой!

— Оки-доки. Тогда лезь в этот серпентарий сам. — Он крутанулся на пятках.

— Ладно, я завтра еще принесу, — сдался я и хотел спрятать бумажки в карман.

— В твоих же интересах. — Вымогатель проворно ухватился за мою руку, разжал ее, высвободил стольник с десяткой, любовно их расправил и спрятал в карман брюк.

Скупо сеялся дождь. Старый чемодан разбух, отяжелел и норовил выскользнуть из рук, методично разнимая мои озябшие пальцы. В темноте вырастали причудливые силуэты деревьев, и клонились, и что-то шептали, и осторожно гладили меня по волосам. Было тихо. Все спали на этой улице. Далеко — мне не дойти — огромным светляком засел в желтой листве фонарь. Подул ветер, тяжким вздохом расшевелил сонные деревья, посыпались грузные капли, нырнули за воротник, в три ручья побежали по щекам. Я зашагала быстрее.