Павел Верещагин - Охота на Пушкина

Воля покойного всем показалась неожиданной. А сам Сашка был оскорблен до глубины души. Он считал себя вполне способным принять ответственность за дело отца, не пожалеть сил и привести бизнес к новым финансовым показателям. А вместо этого выходило, что ему еще три года нужно доказывать окружающим, что он этого достоин! Нужно каждую свою идею растолковывать десятку немолодых и туговатых на голову людей, а в каждой мелочи убеждать трусоватого Аниськина. Но самое обидное, что отец в глазах всех приравнял Сашку к ленивому, нерасторопному, бестолковому Лопатину! Пусть даже это был всего лишь политический ход со стороны отца, для того чтобы Маринка с ее ребятишками не осталась в стороне от семейного источника доходов — все равно! Сашка был оскорблен.

А тут еще и Лопатин каким-то странным образом переменился. Так, будто всерьез принял доверие, оказанное тестем. Как будто всерьез хотел принимать участие в работе компании. И более того, рассчитывал в будущем побороться за руководящее в ней место.

Лопатин стал регулярно посещать совещания руководства. Поначалу сидел молча, прислушиваясь и приглядываясь. Потом начал осторожно высказываться. При этом вдруг оказалось, что говорит Лопатин вполне дельные вещи. Которые очень даже стоит послушать.

Говорил Лопатин солидно. Крайних мнений не высказывал. Старался выступать последним, чтобы по замечаниям бравших слово до него сориентироваться, где находится истина. И вообще придерживался житейских истин: семь раз отмерь — один отрежь, тише едешь — дальше будешь, береженого и Бог бережет. А когда дело запущено и устойчиво идет по накатанным рельсам — это не самая плохая стратегия.

К тому же у Лопатина, откуда ни возьмись, вдруг прорезался дар красноречия. Если начнет говорить, то как-то необыкновенно гладко, так, что заслушаешься. Обороты речи откуда-то взялись у него живописные: «по моему глубокому убеждению» или: «принимая во внимание вышеуказанные объективные обстоятельства», и даже: «исходя из маркетинговых особенностей нашего сегмента рынка». Окружающие только головами вертели: откуда что берется! Сказывалось, видимо, внимание к деловой прессе. При том что у Сашки, как на зло, во рту одно только: «типа — о-па!» да «как бы, блин!»

Лопатин держался с достоинством, но скромно. Не зазнавался. Всегда помнил, у кого сегодня ребенок сдает экзамен или тещу выписывают из больницы. Даже секретаршу не забывал поздравлять с днем ее рождения.

Короче, довольно быстро Лопатин стал популярен в компании. То есть, конечно, все понимали, что Сашка Пушкин — это голова, это хватка, это напор. Но стало звучать мнение, что и к Лопатину, между прочим, стоит приглядеться… Потому что и Лопатин тоже — очень и очень не прост…

Очень скоро стало понятно, что покойный Пушкин, хорошо зная и сына, и зятя, принял мудрое решение. Осторожный Лопатин исполнял роль балласта и не давал порывистому авантюристу Сашке ставить дело под удар рискованными аферами. К тому же Сашке приходилось конкурировать в мнении окружающих с терпимым и лояльным Лопатиным, самому сдерживать свои порывы и учиться сглаживать углы. И это шло ему на пользу.

Когда истекли положенные три года и Аниськин сложил с себя полномочия первого лица, среди членов совета даже наблюдалось некоторое колебание. Прозвучало даже робкое мнение, не сделать ли Лопатина генеральным, а шустрого Сашку — коммерческим, пусть себе прокручивает выгодные делишки! Потому что, чувствовали директора, в их тесном гнезде, где каждый имел свой теплый уголок и соблюдал свои интересы, появился неуживчивый кукушонок, который запросто может повыкидывать остальных птенцов с насиженных мест.

Но директором все-таки стал Сашка. Дело есть дело. Главное, чтобы компания побольше денег зарабатывала. Чтобы было, что делить. А уж поделить — мы как-нибудь поделим!

Дело, может быть, и выиграло, но Лопатин в лице Сашки приобрел неутомимого недоброжелателя, который не упускал возможности отомстить Лопатину за три года нервотрепки и мандража.

То есть о том, чтобы совсем вывести Лопатина из бизнеса, речи не шло — как-никак зять, но с авторитетом Лопатина Сашка повел самую решительную борьбу.

Он стал над Лопатиным подшучивать.

Например, в столовой. Стоило Лопатину отвернуться, например, отойти помыть руки или еще куда-нибудь — оказывалось, что в тарелку его рассольника в это время чья-то шкодливая рука вывалила полную солонку соли. Или на совещании. Встанет Лопатин что-то сказать или показать что-то по диаграмме на стене, а на его стуле, откуда не возьмись, — кнопка острием вверх. А все вокруг во главе с Пушкиным смеются-заливаются над душераздирающим криком усевшегося на кнопку Лопатина.