Джонатан Летем - Бастион одиночества

По дороге к «Пинтчик» Дилан услышал от Рейчел выражение «заселение приличными людьми».

— Если кто-нибудь спросит у тебя, смело отвечай, что живешь в Гованусе, — говорила она. — Здесь нечего стыдиться. Бурум-Хилл — это претенциозный бред.

Сегодня говорила лишь Рейчел, Дилан только слушал. Речь лилась из нее, словно поток воды из гидранта на углу Невинс в самую жару, — мощным фонтаном. Но если тот реальный фонтан из шланга можно было на несколько мгновений заткнуть рукой, так чтобы вода затем с силой отбросила ее, то поток, изливающийся из матери, Дилан даже не пытался остановить.

— Слово «черномазый» вообще забудь, — продолжала она. — Ты не должен произносить его никогда, даже наедине с собой. В Бруклин-Хайтс черных называют животными, для них наши районы — зоопарк. Грабителей бы наслать на этих реакционеров, пусть бы увели у них технику и все остальное. Мы живем в Гованусе. Гованус — это и канал, и жилые массивы, и люди. Мы — жители Говануса! — Она надула щеки, сжала кулаки и у самого входа в «Пинтчик» в шутку набросилась на сына.

Что обнаружил бы Дилан, если бы пересек Флэтбуш и прошелся вдоль магазинов, торговавших футболками с надписями «Я ГОРЖУСЬ СВОИМ АФРИКАНСКИМ ПРОИСХОЖДЕНИЕМ», мимо «Трайэнгл Спортс» и ресторанчика Артура Тричера? Что он нашел бы за пределами того же «Пинтчик»? Кто знает? Мир Дилана ограничивался узкоплечей тенью башни Вильямсбургского банка. Он знал о Манхэттене и о волшебстве Дэвида Копперфилда, и даже о сказочной стране Нарнии — гораздо больше, чем о той части Бруклина, что простиралась севернее Флэтбуш-авеню.

— Мы живем не в телевизоре, мы не фигурки на мультяшном кадре — и мне плевать на все, что про нас болтают! — Рейчел плыла по «Пинтчик», подобно Красной Королеве из книжки «Сквозь зеркало», и с жаром шептала, глядя на Дилана: — У него не получится нарисовать нас на целлулоидной ленте, загнать в рамки. Мы выберемся наружу, выскочим. Сбежим.

Рейчел завела Дилана в отдел, забитый обойными рулонами. Ему предстояло выбрать замену зверям из джунглей, прятавшимся между пальмами, — этим картинкам из книжки для малышей, теперь совсем для него не подходящим. Дилан взглянул на образцы: с бархатистым покрытием, с нанесенными оранжевой флуоресцентной краской символами, с закатами Питера Макса, и в серебристую полоску, — «Пинтчик» хоть и был стар и консервативен, но обои в нем продавались замечательные, похожие на обертки конфет «Уэки Уэйферс» или «Биг Бадди». Дилан пришел в замешательство. Глазея на обои и не зная, на чем остановить выбор, он чувствовал дискомфорт. Но ему нравилось просто находиться в «Пинтчик», в этих желто-красных лабиринтах со стеклянными стенами.

— Я выгоню его из этой чертовой студии, так же как тебя — на улицу, к другим детям. Пусть ищет нормальную работу, а не торчит на вершине горы, как Мехер Баба…

Дилан замер в изумлении, заметив среди десятков образцов рулон своих джунглей. Джунглей, на которые он, засыпая, смотрел много лет — незамысловатых, неприглядных.

А в студии Авраама обоев вообще никогда не было.

Дилану захотелось найти обои, старые, как асфальт перед их домом, крепкие и навевающие печаль, как рисованные кадры отца. Он с удовольствием начертил бы на стене своей комнаты поле для скалли или вообще поселился бы в заброшенном доме. А может, здесь, в «Пинтчик».

Бруклин был похож на мать.

— Какая-то банда из Гованус Хаузис поймала после школы пятиклассника и отвела в парк. У них был нож, они долго подзадоривали друг друга, а потом отрезали мальчишке яйца. А он даже не закричал и не пытался сопротивляться. Очень скоро ты узнаешь, мой смышленый ребенок, что мир безумнее, чем законченный психопат. Беги, если не сумеешь пустить в ход кулаки, беги и кричи «Пожар» или «Убивают», стань более безумным, чем они, будь готов ко всему в любую минуту. Это мой тебе совет.

Они шли домой из «Пинтчик» по Берген, Рейчел продолжала говорить. Она ни разу не упомянула о Роберте Вулфолке, но Дилан, когда они подошли к углу Невинс и Берген, к тому месту, где мать надрала Роберту уши, вновь напрягся от ощущения стыда. Рейчел — тоже, и Дилан почувствовал это. Он знал, что не должен принимать за чистую монету все, что она сейчас ему говорила, что нужно обдумать эту болтовню и девяносто процентов потом забыть, разгадав загадку матери.

— Тот чернокожий красавец, что поселился по соседству с Изабеллой, — Барретт Руд-младший. Он певец, когда-то входил в состав «Дистинкшнс»; у него потрясающий голос, как у Сэма Кука. Однажды я их видела, они работали «на разогреве» у «Стоунз». Его сын — твой ровесник. Вы подружитесь, я знаю.