Светлана Талан: Расколотое небо

Когда Варя с Ганнусей подошли к колодцу, свободного места на колоде уже не было. Поэтому девушки примостились сзади на мягком ковре густого спорыша. Слепой кобзарь Данила сидел на скамье в черной расхристанной рубашке, держа в руках бандуру осторожно и с любовью, как мать держит младенца. Его длинная седая борода достигала впалой груди. У ног лежала старая фуражка, а поводырь, мальчик-подросток с бельмом на правом глазу, сидел рядом на земле, подложив под себя котомку. Он не смущаясь уминал за обе щеки большой пирог с маком, которым его кто-то угостил, и запивал молоком из кувшина.

– Что вам, люди добрые, спеть? – спросил Данила, легонько коснувшись узловатыми пальцами струн и подгрифов кобзы, словно проверяя, все ли они на месте.

– Какую-нибудь грустную песню! – сказал кто-то из слушателей.

– Зачем начинать с печали? Что-нибудь душевное спой! – отозвался женский голос.

– Лучше уже об отце Богдане!

– Люди добрые, – сказал Данила, подняв голову. Он прищурил слепые глаза, будто всматривался в бездну синего неба и мог его видеть. – Послушайте о вдове Ивана Серка.

Сразу стало так тихо, что было слышно лишь чирикание неугомонной птички где-то в гуще калинового куста. Кобзарь защипнул ногтями струны, и ожили они звуком.

Полилась песня из уст исполнителя, а бандура [3]– как живая в его руках. Большой, указательный и средний пальцы бандуриста касались струн, а слушателей так пленила музыка, что им казалось: это затронуты струны души. И уже плачет душа вместе с вдовой, сыновья которой поехали искать родного отца и погибли. А голос бандуриста сильный, будто и лет на него нет. А когда дошел до слов о том, как плакала вдова, к земле припадая, одна из женщин негромко заныла, и на нее сразу шикнули: «Тихо ты!»

Кобзарь закончил.

Струны протяжно зазвенели, будто рассеивая среди толпы печаль вдовы. Женщины уже не сдерживали слез – всхлипывали и вытирали их кончиками платков. И умеет же этот Данила растревожить душу!

– Бандура у тебя, Данила, как живая, – сказала пожилая женщина. Она уже не плакала, но слезы еще катились по вспаханному морщинами лицу.

– И правда, – прибавил усач, сидевший на колоде. – Забрел как-то в наше село один кобзарь, хотел порадовать песнями. И работы было полно, а мы, дураки, повелись, бросили все, пришли послушать. А он бренчит на ней, будто дразнит тебя, нет ни песни, ни музыки. Так прогнали мы его взашей, сказали, чтобы больше здесь не показывался.

– Да! Да! Было такое! – зашумели люди.

– Тогда мы поняли, что лучше нашего Данилы никто не сыграет, – продолжил мужчина.

Старый кобзарь чуть заметно усмехнулся себе в усы. Его частенько в разных селах называли своим, хотя он нездешний, с Полтавщины, но вряд ли это кому-то было интересно знать.

– То был не настоящий кобзарь, – сказал старик. – Сейчас их развелось, как блох у собаки.

– А у тебя инструмент заказанный, что ли? – насмешливо спросил кто-то.

– Кобза не заказана, но прошла ритуал освящения.

– Как это?

– Люди добрые, знаете ли вы, что бандура – единственный инструмент, который проходит освящение? – спросил бандурист и коснулся пальцами голосника, вырезанного посредине деки в виде цветка с шестью лепестками.

– Сделана из хорошей древесины, вот и звучит хорошо, – сказал молодой парень. На него сразу же недовольно взглянули мужики постарше: молоко на губах не обсохло, а он здесь калякает.

– Да, – согласился Данила, – древесина и работа мастера тоже имеют значение. Моя бандура сделана из ели, и таким мастером, которых уже не осталось на свете. Но имела бы она такой голос, если бы не прошла две степени посвящения? Сомневаюсь.

– Даже две?

– Да. Первый ритуал называется одклинщина [4]. Он состоялся возле святого храма, где не было ни одной посторонней души, лишь я под небом и Бог наверху. Тогда я, еще молодой и красивый, дал обет избранному пути. И знаете, сколько я тогда молитв прочитал? – спросил старик, не ожидая ответа. – Целых шестьдесят!

– Ого! И все знал наизусть? – спросил удивленный юноша.

– А то как же?! Я слепой с рождения, – ответил Данила и продолжил: – А второй обряд называется вызвилка [5]. Тогда я принес клятву из суровых присяг. Вот так! – сказал старик и тяжело вздохнул. – Я мог бы еще много интересного вам рассказать, но вы пришли не за моими воспоминаниями, поэтому послушайте песню «Сокол и соколенок».