Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

– Горшков, мне надоело. Что еще вам? – кипятится Юлька. Девочка моя, почему ты не уходишь? Он же, падла такая, провоцирует тебя.

– Ну-ну-ну! Я отвлекся. Слушайте же. Довольно давно, лет эдак двадцать пять назад, отбывал мой хирург срок на зоне, что под городом Можайском. Он уж выезжать собирался, когда привезли туда одного заключенного, да прямо в лазарет, и доктор мой его выхаживал. Очень, говорил, странное дело было… Уже уходите? Так, значит, моя дорогая, вы уверены, что ничего нового я вам не сообщу?

Я не вижу, но чувствую, что Юлька уходит. Сорвалась, не выдержала игры. Подонок смеется ей вслед.

– Бокал забыли, Юленька. Ха-ха-ха-ха…

Судя по голосу, по утробности смеха, он доволен. Он убедился в том, что Юлька прекрасно осведомлена о моем уголовном прошлом. Теперь он будет рыть дальше, до конца. Доктор? Хирург? Я помню такого, по имени Свищ. Первый мой наставник на зоне. Неужели он? Впрочем, не имеет значения кто.

Сейчас мне надо нагнать Юльку. Миную сладкую парочку. Они уж и штаны спустили – в экстазе, в поту – и ничего не видят вокруг. В балконных дверях сталкиваюсь с Горшковым. Автоматически отступаю, даю ему пройти.

– А! Юрий! – восклицает он и, умный, понимает, что я подслушивал. – Ну-ну! Вы все слышали? Надо ли мне вас уговаривать, как вашу супругу? Вы ведь не баба! Цену за мое молчание я определю чуть позже и сообщу вам. Вот только без экивоков, я вас прошу. Все документальные материалы в надежном месте и будут обнародованы в случае… В случае ваших неудачных действий. В случае насилия по отношению ко мне. Так что берегите меня, понятно?!

Воздух колеблется от любовных потуг «голубой» парочки. Хрипы и стоны.

– Да плевать мне, – говорю я Пипе. Хватаю его за шейный платок и накручиваю на кулак. Так он точно не пикнет. Но сопротивляется довольно сильно. Бью по ребрам, по шее, головой о перила балкона. Ногой в пах. Растоптать эту мразь!

Он обмяк, и я пришел в себя. Руки трясутся. Убийство в состоянии аффекта? Как бы не так. Я уже почти холоден, уже владею собой. И – переваливаю этот мешок с дерьмом через перила балкона. Будь что будет. Чтоб он сдох.

Оглядываю себя – ничего вроде бы не порвалось. Отыскиваю Юльку, пеняю ей на то, что она исчезла, меня бросила. Мы выпиваем бокал-другой, морщинки у нее над переносицей разглаживаются, щеки розовеют.

Потом – голоса, шум, суматоха: гость упал с балкона. Желтая машина реанимации. Носилки, переносная капельница. Неужели жив? Какая жалость. На волоске? Уже легче. Есть надежда.

…Значит, Свищ удружил? Приятель мой?

Бывший поликлиничный хирург Свищ получил срок за подделку паспорта и двоеженство, и пребыванию его на зоне оставались считаные недели. Он грубовато и крикливо выхаживал Юру, поил по глотку чифирем, считая этот напиток даже полезным, если употреблять в меру и правильно заваренным. Он также наставлял Юру в лагерной жизни и давал ему уроки языка, на котором общалась между собой уголовная братия, то есть уроки пресловутой фени. Надоел он Юре, совсем еще нездоровому, необыкновенно – и своим визгливым голосом, и манерами прыгучего мячика. Но впоследствии, когда оказался в бараке, Юра смог по достоинству оценить уроки Свища и был ему весьма благодарен.

– Здесь, как и снаружи, незнание не освобождает от ответственности, а потому обычаи социума, в котором ты оказался, полезнее знать. К тому же и провоцируют, знаешь ли, есть любители развести на канитель. Вот срастутся твои ребра, придет в норму макитра, и что? Коленом под зад, и пойдешь с лазарета на жилуху, а там и на рабочку, ящики колотить. И что? А скажу я, что повеличали тебя, Немтырь, справно. Очень подходящая кликуха у тебя, как раз для мужика. Здесь тебе подфартило, – рассуждал Свищ, нарочито через слово по фене, чтобы Юра проникался. – Кликуха не просто так дается. С такой кликухой от тебя гнилых базаров и дешевых понтов ждать не должны бы, никто не скажет, что ты хлебалом щелкаешь, или порожняк толкаешь, или беса гонишь. Улавливаешь, лингвист, о чем я?

– Через раз, – лаконично ответил Юра. Насчет «справности» своего нового имени он как раз уловил и подсознательно начал работать на имидж. В прошлой жизни его этому старательно учили. Кроме того, он отлично помнил свой студенческий реферат по психологии поведения.

– Через раз уже в кайф, – серьезно кивнул Свищ. – Я о зачатках уважения толкую тут тебе, уважения к твоей особе. Это раз. А во-вторых, ты вроде не припадочный, сам по себе против шоблы на дурняк не попрешь, как трактор по бездорожью. Но могут на тебя наехать, как это положено, и фаршмануть могут, и парафину подпустить. И уж тут дело чести не забздеть и парафинщику поотшибать рога. Без оглядки. Ништяк, в лазарете перекантуешься еще разок, если измочалят. Потом выйдет тебе правилка. Ну, уж тут как карта ляжет, но чаще все по закону на этой зоне. И хозяин здесь правильный, гражданин Куштан Тимур Семенович. И если твой отмаз у братвы не канает почему-либо, Тимур, в общем, может взять под крыло, если глянешься, хотя это и скользко, некоторым образом, западло у хозяина под крылом греться. Здесь, может, чтобы остаться в честных мужиках, лучше бы и кипишнуть. Смотря по обстоятельствам.