Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

Быстро темнело. «Москвич» светил фарами, но это плохо помогало Юре. Он вглядывался в лица пассажиров и ждал, когда появится Виктор. Юра не сомневался, что узнает старого приятеля, но не сомневался также и в том, что Виктор внутренне изменился, не мог не измениться за те полгода или чуть больше, которые они не виделись. Безобразие, которое учинил Виктор на их с Юлькой свадьбе, по прошествии времени уже не казалось непростительным и выглядело не более чем мальчишеской выходкой, Юра повзрослел с тех пор и полагал, что и Виктор тоже. Юра, пожалуй, рад был бы увидеть Виктора. Он, как и Юлька, иногда всерьез тяготился тем тесным кругом людей, с которыми ему приходилось ежедневно общаться. «Одни и те же физиономии каждый день!» – готов он был восклицать вслед за Юлькой, но только в этом теперь они оставались единомышленниками – Юлька бунтовала, иногда совсем по-девчоночьи, упрямо, бестолково и непоследовательно.

…Конечно же, Виктор Южин не мог неузнаваемо измениться за полгода. Он и не изменился: все то же лицо с резкими чертами врубелевского Демона, та же насмешка под ресницами и в уголках слегка перекошенной улыбки… Нет, не совсем та же, а… Не совсем та же, а уверенная, потяжелевшая, жесткая – жестяная. Такая, будто смертный грех гордыни отныне возведен в добродетель, а клятвопреступление… «Клятвопреступление» – это не более чем название туалетной воды или шоколада-ассорти в элегантной коробке. Но дождливым вечером, в сумраке еще и не такое могло привидеться.

Формальные приветствия не понадобились, объятие было крепким и вполне дружеским.

– Солнечная Африка, черт побери! – весело воскликнул Виктор, стряхивая воду с волос и погружаясь в угарное бензиновое нутро «Москвича». – Это не здесь Африка, это в Москве сейчас Африка, солнце палит, тридцать градусов и много загорелых девушек, разомлевших в мечтах о любви. Правда, бананов почти нет, а кокосов и вовсе не видывали. А здесь? Бананы-то есть?

– Сколько хочешь! – ответил Юра с гордостью аборигена. – Как у нас картошки или хлеба, круглого, черного, по тринадцать копеек.

– Ага! Слышу в голосе голодную тоску, – поставил диагноз Виктор. – Так ведь я же не дикий, привез хлебушка на поклев.

– Ммм… – простонал молоденький шофер Андрюша. – Хлебушек! Черный, подовый! Наслажденье! Между прочим, картошка тут тоже… Сволочь, а не картошка, вроде бананов…

– Ну, извини, друг, картошки мешок притащить не догадался. Между прочим, почему мы так лихо рулим мимо аэровокзала? Оно, конечно, дипломатическая неприкосновенность, досмотру не подлежим, но отметиться-то следует? Или здесь как в деревне у бабушки?

– Как у бабушки, – подтвердил Юра, – никаких тебе таможенных формальностей, досмотров. И для обычных пассажиров тоже, представь себе. Гостеприимство прямо первобытное. Или лень.

– Чудеса! Хотя что удивительного? Они, надо думать, полагаются на своих зарубежных коллег. В Москве, скажем, простых смертных таможенники качественно шмонают.

Только по одной этой причине стоило становиться дипломатом. А почему летное поле темное? Как самолеты-то садятся? Так и навернуться можно, – заметил Виктор.

– Кабель повредили. Будут чинить, – коротко ответил Юра. Он не стал вдаваться в подробности и объяснять, что наш стратегический разведчик на днях промахнулся, пропустил полосу, сел где не положено, взрыл поле и измочалил кабель. Хорошо, сам не покалечился вдребезги. И теперь нашим придется оплачивать убытки и, наверное, ремонт всего аэропорта, довольно убогого, чтобы ублажить гвинейцев, которые, с целью вытянуть побольше, намекают на то, что хватит бы уже нашим использовать аэропорт как дом родной, пора и честь знать.

Это были неприятности не то чтобы рядовые, но вполне решаемые, далеко не катастрофичные. Даже летчику не слишком попало за ошибку, и его оставили при должности. Потому что непросто найти летчиков подобной квалификации, да еще таких, которые согласились бы летать на самолете, под которым на аэродроме очень быстро перестает расти трава. А это верный признак того, что летчик вскоре будет разочаровывать дам, а то и вовсе перестанет испытывать к ним интерес и, вполне вероятно, увлечется крепким спиртным, потому что лучше сдохнуть от водки, чем от последствий облучения.

…«Москвич» катил по мокрому шоссе, немного вихляясь на скользкой поверхности дороги, и свет фар едва справлялся со сплошным дождем. Черные взлохмаченные швабры пальм размазывали темно-серое небесное месиво, и Виктор, любовавшийся ненастьем, спросил, наконец, о том, о чем собирался спросить: