Андрей Ильенков - Повесть, которая сама себя описывает

Стива толкнул локтем Какашина.

— Смотри! Сколько лет этому плакату?

Тот посмотрел, удивленно покачал головой и ответил:

— Три года. Хоть бы Брежнева-то сняли... Что тут за разгильдяи в райкоме сидят?

Стива усмехнулся:

— Нормальные такие разгильдяи. Потому что в райкоме сидят, а не по улицам ездят. Откуда им знать, что у них на улицах висит?

А про себя понял, что не ошибся в своих мрачных подозрениях. Три года! Это плохие шутки.

Три года назад он был совсем сопляком, носил, стыдно вспомнить, сандалии с носочками и слушал всякую ветошь, чуть ли не Аллу Пугачеву, а уж Высоцкого почем зря, и был очень доволен собой. Три года назад он рассекал на велике, и однажды двое шпанюг чуть его не отобрали. Позор какой, двоих чуханов завалить не мог! Не говоря уже про баб, которые ему тогда мало того, что не давали, да он даже и не просил, боялся. Одним словом, три года назад жизнь Стивина была полным дерьмом, а он этого даже не понимал. Но сейчас-то понял и нипочем бы не хотел помолодеть на три года.

И не только Стивина, но и вообще вся жизнь три года назад была полным дерьмом. Потому что тогда был тошнотворный дорогой Леонид Ильич, дорогая водка, носили «олимпийки» и слушали «Чингисхан», а многие даже «Бони М», вообще всякую дискотню, а про «хэви-метал» и слыхом не слыхивали. Компьютеров не было. То есть их и сейчас нет, но вот есть же у некоторых, а тогда ни у кого в целом городе не было. За джинсы люди убивались! Жили, как дикари. Да и сейчас, оказывается, живут. Вот же ведь стадо долбаных мутантов.

— Что вы тут без меня разговариваете? — обиженно встрял в разговор Киря.

— А о чем с тобой разговаривать? — возразил Стива. — Мы вот разговариваем, что плакат допотопный висит, а ты, небось, смотришь на него и в х.. не стучишь!

— А чего мне стучать? Я не стукач.

— Так то же в х..., дурак, — пояснил Стива. — Совсем другое дело.

— Ну, в него я стучу.

— Вот и стучи себе, а тут дело государственное! Видишь, Брежнев на плакате?

— Вижу, и что?

— И тебя это не волнует?

— Нисколечко!

— А меня волнует! — воскликнул Стива.

— И меня волнует! — поддержал его Либкнехт.

— Да почему же волнует?! — удивился Киря самым искренним образом.

Ему объяснили.

Да потому же волнует! — объяснил ему Карл, что если мы попали в такое место, где даже райком партии даже не следит даже за политическими плакатами, то недалеко же мы уйдем, а зайдем, вероятно, очень далеко! В таком месте всего можно ожидать: и что дороги не чинились незнамо сколько лет, и что электричество отключат. И что, может, тут милиции нет и бандиты, прямо бандит на бандите сидит и бандитом погоняет. И спекулянты прямо за горло берут. И брильянты в загипсованных руках до сих пор возят, и в стульях тоже. И по сие время, может, тут свирепствует сибирская язва.

Да потому же волнует! — дополнил Стива и даже от избытка чувств привстал и слегка как пинанул Кирю под сиденьем! И не только сибирская язва! А также туберкулез, сыпной тиф, а про сифилис он уже вообще молчит. Все сплошь покрыто, может, сифилисом. Ходят какие-нибудь позапрошлогодние троглодиты в каких-нибудь обоссанных польских джинсах, жуют прибалтийскую жвачку, грязными пальцами ее изо рта вытягивают, и снова в рот, и снова вытягивают, и снова в рот! А в окнах какие-нибудь патефоны, и из каждого поет, блин, какая-нибудь Пахмутова олимпийскую песенку, и Кобзон ей подпевает. Помои по улицам текут. И телки все до одной сифилисные, в париках и синтетических блузках и трусах, и вонища же от них! От блузок, трусов, а особенно — от отечественных духов. И все носят в руках авоськи с тухлым минтаем, и тоже не озонирует, а пофигу!

Киря послушал, послушал и тоже, кстати, возбудился. Он сказал: да, ну и что?! И к черту, и к дьяволу, и в монастырь! Да, и я могу с помощью вот этой машины со штурвалом пронзить пространство и уйти в прошлое!

— Одумайтесь, одумайтесь, товарищ... — попытался было предостеречь его Кашук, но не тут-то было.

Да, мы живем на древней и славной земле! И чем наше время лучше, чем три или там тридцать три года назад, он, Кирилл, решительно не желает понимать. И он все им сказал.

Вообще-то пионером массового свердловского краеведения стал певец Александр Новиков, чья песня, посвященная истории Екатеринбурга, стала молодежным хитом. И тогда Кирюша, до этого вполне презиравший этот так называемый опорный край державы, всерьез заинтересовался историей своей малой Родины. В конце концов, сколько ни воображай, что ты с Пушкиным на дружеской ноге, слаще во рту от этого не станет. А вот если бы — предположим на секундочку — реставрировать монархию...