Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

Надо понять, что «захлебываться шампанским, ломать шейк и модно одеваться» — это не жизнь, точнее, не та жизнь, ради которой человек появляется на земле, что есть у нее другой смысл и красота жизни вовсе не в том, чтобы красиво «кинуть на чай» швейцару в ресторане.

Нет, жизнь совсем другая. Все дело лишь в том, чтобы, усвоив честные правила жизни, сделать в ней максимум полезного для людей. Для людей — всегда означает: для себя.

Вот история Матвея. Нетверды, шатаются, как молочные зубы, правила его жизни. В этом виноват и он, но не только он. Когда я советую ему восстать против матери, я вроде бы становлюсь непедагогичным. Но кто и где сказал, что самые близкие люди — мать и отец — друзья детей, если они преподносят им уроки недобрых чувств, ломают их мораль? Нет, такие родители — враги собственным детям.

Злые, беспощадные враги.

Дурно, когда светлым именем матери или отца прикрываются, делая злое дело собственным детям. Тут уж нет детей и родителей. Безоглядного почитания одних другими. Есть позиции. Есть борьба позиций. Конечно, это не радость советовать сыну выступить против матери. Но не выступить — значит смириться. Смириться — значит сломать себя, свою судьбу, значит тоже выступить. Только против человеческих правил. Против общества.

Тяжелый пример Матвея важен тем, что обращен-то он прежде всего к матери. Как, впрочем, к отцу. К «классной» и ей подобным, кто все-таки отвечает в конечном счете за воспитуемых.

Прежде чем посеять зерно, разглядите его внимательно — злак это или сорняк. Ведь бросаете его не в землю — в душу людскую. А сын ваш или ваша дочь не только ваше собственное продолжение, Они часть сути нашей людской, часть мира, в котором мы живем. А мир должен становиться лучше и лучше.

Так что, отвечая за сев, отвечаем мы перед миром. А мир, он и судит.

Я из «подворотни». Причем очень оригинально я здесь нахожусь. Сам весь в «подворотне», а голова наружу. Другими словами, рад бы вырваться, да не могу. Слишком плотно я прослоился этой «подворотней». Да и куда пойдешь? Вроде как некуда. Впрочем, есть куда идти. Клубы, кружки, секции. Но все разно ведь ночевать домой придешь. А здесь «подворотня».

Нет, я не жалуюсь. Я отлично понимаю, что мы хотя и говорим, будто судьба виновата, а судьбу-то все-таки сами делаем. В компании со случайностями. Но и случайность в конце концов мы обязаны поворачивать так, как нам это нужно. Дело, собственно, не в этом.

Я студент пединститута. Учусь на художественно-графическом факультете. Сам я не здешний, жил до института в стареньком захолустном городишке. Городок наш славен разве что тем, что, продолжая купеческое прошлое, разогнал на полную мощность два «пьяных» завода: пивной и ликеро-водочный. Так что смею вас уверить, «подворотня» у нас ничем не хуже городской.

Мне очень понравились ваши слова о «гадком утенке». Сам я хорошо понял, что значит быть «гадким утенком». Тем самым «гадким», которого с наслаждением клюет весь птичий двор. И только за то, что он маленький, слабый и плаксивый. Естественный отбор? Нет, скорее его переложение на человеческий лад. «Закон курятника». Впрочем, возможно, все было бы не так, если бы мой отец не расколол семью. Мне был год. Мать — геолог. В силу этого она не была со мною в те самые важные годы, когда просто обязана была быть со мною. От года до пяти. А потом, на шестом году жизни, у меня появились сразу и мать, и новый отец. И брат, к которому я, естествено, ревновал. Да, кроме того, надо было и к матери привыкнуть, и отца признать.

Одним словом, жил я волчонком. Не понимали меня родители. А нужно сказать, что оба они люди очень хорошие. Но, к сожалению, это беда многих, когда люди хорошие, уважаемые, а детей понимать не умеют. И что самое неудобное — причины у них на это разные.

Как там мусор стал мусором, в конце концов неважно. По весне все равно в канаву скатится. Или дождем в овраг загонит. А оттуда ой как трудно выбраться. Разве что к сапогу чьему-нибудь прилипнешь. Вот и сиди, жди, когда кто-то подставит тебе свой сапог. А канава не ждет, тащит. А выплеснет мусор в чистую реку, и рыба гибнет, и люди эту реку стороной обходят. Нос зажимают. А прилипнешь к сапогу, оторвут да еще и закинут подальше.

С детства я сторонился «подворотни». Попадало мне от нее. Но сторонись, не сторонись, а жить-то надо. Хоть и стал я необщительным ершишкой, но хамелеонничать все же научился. Противно было, не хотелось, но я шел к «ним». Курил, хулиганил, потом пить начал.