Доналд Бартелми - Белоснежка

Хого выпихнул Пола из-под того долбаного дерева.

– Вы подонок, сэр. Ибо глядите в это открытое окно на эту несомненнейшим образом обнаженную девушку, самую красивую и привлекательную, какую я в жизни видел. Вы позорите свою монашескую рясу. То, что вы стоите здесь и смотрите на эту невероятную красавицу, на ее белоснежные ягодицы и так далее, на это природное великолепие, прозреваемое мною сквозь это окно, есть поступок в нашем обществе бесконечно предосудительный. Мне в свое время довелось повидать немало гнусностей, однако шпионство ваше за этой невероятно красивой неведомой красавицей, которую я уже люблю навеки всем своим сердцем, есть гнусность, не постижимая уму. Я запихну вам в анус живую крысу, монах вы липовый, ибо уж что-что, а наказывать этот мир умеет.

– Красиво излагаешь, приятель, – хладнокровно откликнулся Пол. – Может, в следующий раз ты соблаговолишь затронуть тему «незаслуженный пессимизм как первородный грех».

– Это верно, Пол, что в общем и целом я предпочитаю пессимизм заслуженный, – сказал Хо-го. – И уж я-то свой вполне заслужил. И в то же время такое вроде бы элементарное средство, как смотрение в это окно, вызывает у меня прилив новых сил, оптимизма и надежды.

– Да, – сказал Пол, – это сильное зелье.

После чего они обнялись и стали смотреть дальше, однако Хого при этом думал, как бы ему избавиться от Пола раз и навсегда, окончательно.

Хого начал строить план. Это должен быть большой план, обширный, как карта полушарий. Не строй мелких планов, как сказал Потт. Цель плана – попасть внутрь дома, когда никого не будет дома. Никого, кроме Белоснежки. Хого проиграл на своем проигрывателе польскую музыку. Затем начал втыкать в план булавки, отмечая точки проникновения и точки исторжения. Просторы плана расцвели булавками красными и синими, лиловыми, желтыми и зелеными, черными и белыми. План покрыл весь пол гостиной и просочился в столовую. Затем он растекся по спальной, кухонной и приемной. Растительная жизнь бушевавших снаружи плантаций пришла посмотреть на план. Зеленый палец растительной жизни успокоенно лег на план. Вошла Джейн с покупочной тележкой с покупками.

– Что значит вся эта бумага на полу?

Хого лежал поверх плана и поверх засланцев плантаций, пытаясь укрыть их.

– Да ничего. Я просто взял с работы на дом домашнюю работу.

– А почему тогда ты перебираешь на ней руками, будто плывешь?

– Я тут немного вздремнул.

– Как-то странно ты вздремываешь.

Хого смотрел на Джейн. Он заметил, что ее фигура по-прежнему изящно виолончелеобразна.

«В этой виолончелеобразной девушке еще теплится жизнь, – думал Хого. – Почему я не провожу больше времени, глядя на нее и упиваясь ее бывалой красотой? – Но затем он подумал о виола-да-гамбаобразной Белоснежке. – Почему так ведется, что мы всегда требуем «больше», – задумался Хого. – Почему нам всегда мало? Можно подумать, что мы так и задуманы. Что это часть космического плана. – Хого сложил план и убрал его в особый плановый хумидор специальной конструкции, позволявшей долго сохранять восхитительную свежесть плана. – Пожалуй, мне стоило бы наделать из этого плана сигарных оберток, чтобы скрыть его от противников. Сигары будут выкуриваться в определенном порядке, и в голубоватых клубах всплывающего к потолку дыма будут вырисовываться первые, еще неотчетливые контуры плана. Интересно, какая для этого требуется химия. И физика. – Хого осмотрел упакованный в хумидор план. – Похоже, у него есть Слабые места. Возможное сопротивление тех, что внутри. – Перед мысленным взором Хого предстал мысленный образ вожака сопротивления в черном свитере с высоким воротом. – Готов поспорить, что мне никогда не удастся тайком проникнуть в этот дом, столь жестко будет сопротивление. Люди, обладающие сокровищем, будут охранять его не щадя живота своего. Какой же я все-таки олух по части планирования! Придется придумать новую епитимью себе в наказание за то, что придумал столь плачевный план, – ну, скажем, играть на аккордеоне».

– О чем ты думаешь? – спросила Джейн, судорожно сжимая ручку покупочной тележки.

– Играю на аккордеоне, – ответил Хого.

Мы не знали, на чем сорвать свой гнев и отчаяние, а потому пошли на улицу и побили собаку. Собака была большая, так что все в порядке. Все честно. Гаргантюанская чугунная собака высотой в девятнадцать футов, ознаменовавшая собой столетнюю годовщину изобретения мяса…