Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Она не ответила, ее голова лежала на моем плече, и она крепко сжимала мою руку. Краем глаза я видел, как у нее по щеке сбежала тонкая дорожка слезы. В этот момент она, вероятно, видела этого бедолагу Иону под увядшим кустом, плачущего от бессилия перед властью и могуществом Бога, который использовал его только для того, чтобы преподать урок покаяния и любви будущим читателям Ветхого Завета. Через четыре тысячи лет, сидя на пластиковых сиденьях катящего между пригородных пустырей и новостроек электрического трамвая, мы ощущали любовь, роднившую нас с Богом.

Вы вышли на 9-й станции Черноморской дороги, и трамвай, подергиваясь из стороны в сторону и выпуская из-под колес зелено-голубые искры, укатил за поворот и затих там. Мимо старого, построенного из ракушечника павильона станции, мимо продовольственного магазина, где серая фанера заменяла выбитые стекла витрин, мимо утонувших в садах домиков мы пошли в сторону моря. По переулку, заросшему по обеим сторонам высокими кустами и деревьями, мы вышли к высоким железным воротам монастыря.

– Литургия только началась, – сказала Наташа негромко, когда мы вошли в храм. Молодой священник с ярко-каштановой бородой сошел с амвона и, раскачивая дымящим кадилом, пошел вдоль стен, останавливаясь у больших икон. С десяток прихожан поворачивались на месте, чтобы оставаться все время лицом к нему. Служба длилась часа два, за которые я изрядно устал стоять. После службы Наташа подошла к женщине у свечного ящика и попросила позвать священника. Тот появился в черном подряснике и выслушал нашу просьбу о том, чтобы отслужить заупокойный молебен.

– Почивший – ваш родственник? – спросил он.

– Нет, знакомый.

– Крещенный?

Я пожал плечами.

– Если он не был крещен, мы не можем отпевать его, вы понимаете? Он мог быть другого вероисповедания.

Только тут я вспомнил, что он был буддистом.

– Он давно почил? – поинтересовался священник

– С неделю. А может больше, трудно сказать.

– Почему трудно?

– Он покончил с собой и лежал какое-то время. Пока его не нашли.

– Господи Иисусе, помилуй мя,– сказал негромко священник, крестясь. – Вы поймите меня правильно, я не уклоняюсь от своих обязанностей, но не отпевают самоубийц, да еще если не знают, какого они были вероисповедания.

– На небесах своя бюрократия, – заметил я. – Тоже наши-не наши.

– Молодой человек, – священник взял меня за руку и повел из храма. – Господь не лишает вас права молить о спасении душ самых больших грешников, в том числе атеистов, иноверующих и даже самоубийц. Ваша личная искренняя и горячая молитва может дойти до Господа так же, как молитва любого священника. Господь дает вам удивительную возможность обратиться к нему прямо, без какой бы то ни было бюрократии.

Женщина, стоявшая раньше у свечного ящика, выйдя из храма, встала к нему лицом, перекрестилась и, сделав поклон, пошла к воротам. Дверь из толстых досок затворилась, и слышно было, как лязгнул закрывающийся засов.

– Ну, что, – спросила Наташа, – будешь молиться за него?

– Я только “Отче наш знаю”. Это подойдет?

– Если ты хочешь попросить о чем-то очень личном, ты должен придумать свою молитву. Очень простую: Господи Иисусе, прошу тебя о том-то и том-то. А когда ты говоришь “Отче наш” или “Верую”, ты как бы настраиваешься на нужный лад для серьезного разговора.

– Типа, как по телефону: “Але, на проводе!” а потом, когда там ответят, ты переходишь к делу, так?

– Типа, – ответила она, улыбаясь.

Стоило мне оборвать отношения с газетой и со всеми ее смежниками, как жизнь начала налаживаться. Меня даже полюбила девушка моей мечты. У Лизы были страсть и опыт, о природе которых лучше было не думать. Наташа была нежна и, кажется, получала все удовольствие от того, что ее нежность была обращена на меня. Она заставляла меня, не нарочно конечно, обращать на это внимание и чувствовать себя обязанным ей. Перед тем, как скользнуть в постель, она подходила на минутку к небольшой овальной иконке Богородицы в медном окладе, которую она устроила на подоконнике, и я слышал в ее шепоте свое имя. Эта молитва была похожа на быстрый разговор с дальними родственниками, которым она отдавала дань вежливого внимания, но на чью помощь в случае надобности могла положиться. Перекрестившись, она забиралась в постель, прижимаясь ко мне всем телом, словно для того, чтобы слиться со мной, стать одним целым.