Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Берите меня, дьволицы! – скажет он им и порвет рубаху на поросшей седым волосом груди. – Пейте мои соки! Рвите меня на части своими белыми зубками! Я ваш, мои ласковые и нежные прошмандовки!

Развернувшаяся перед моими глазами картина так увлекла меня, что я с опозданием подумал, что неплохо было бы окликнуть его и напомнить о приглашении послушать его аппаратуру. Я испытывал к этому двойной интерес. Если бы он оказался действительно интересным инженером, то мог бы стать героем очередного очерка.

Я уже собрался было подняться и догнать его, как рядом со мной села Наташа. Я даже вздронул от неожиданности. Она именно материализовалась из воздуха, как это должна была сделать та моя одноразовая подружка.

– Я так рада тебя видеть! – сказала она, и, наклонившись, поцеловала меня в щеку. Я потер место, на котором остался прохладный отпечаток ее губ.

– Ты знаешь, что я вдруг подумала?

– Нет.

– Я подумала, что хочу пройти пешком от дома до монастыря на Шестнадцатой станции.

– Ничего себе прогулочка! А зачем это?

– Я недавно была на Плитах, а когда возвращалась, то пошла не на трамвай в Аркадию, а просто вдоль берега и, знаешь, так хорошо было. Вечер тихий. Покой такой во всем. Безлюдье. И я тогда подумала, что ничего мне больше не надо. Что у меня все есть. И это небо, и это море, и этот покой у меня никто не отберет. Это – мое. Ты понимаешь?

– Ну, в принципе понимаю. Если тебе ничего больше не надо...

– А что тебе надо?

– Что мне надо? Да ничего особенного! Мне надо быть с женщиной, которую я люблю. Это – раз.

Я загнул палец.

– Потом мне нужна работа, которая будет мне нравится и на которой я буду зарабатывать достаточно, чтобы прокормить себя и эту женщину.

Я загнул второй палец.

– Потом мне нужна квартира, где мы сможем растить наших детей. Я бы хотел двух: мальчика и девочку. Извини, конечно, за банальность. Вот, пожалуй, и все.

Я загнул третий палец.

– Как, кстати, давно ты была в Италии?

– Я?! – брови ее изумленно взлетели. – Я не была в Италии!

– А почему? Почему итальянцы могут приехать и любоваться нашим Оперным театром, а мы не можем поехать и посмотреть на их Ла Скалу? Почему? Их театр – лучший в мире. Их, а не наш. Ты это знаешь?

– Может быть, но ты можешь так настроиться, что...

– Что – что?

– Что тебе не нужна будет их Ла Скала. Здесь достаточно всего. Неужели ты не понимаешь?

Я покачал головой.

– Ты никогда не видела, как лошадям надевают на глаза такие черные штучки, они шорами называются? И они могут смотреть только перед собой. Все, что по бокам, для них не существует. Они тогда едут, куда им скажут и их ничего не отвлекает от дороги.

Помолчали.

– В детстве я, бывало, простужусь, и вот лежу неделю дома, в такой муторной полудреме, знаешь? И вот лежу и читаю книгу за книгой: Майн Рида, Луи Буссенара, Хаггарда. И, знаешь, я всегда представлял себя рядом с их героями. Где-то в африканских джунглях или на плоту в океане, или в прериях с индейцами. А когда я вырос, я обнаружил, что Африка для меня закрыта. А почему? Если у человека есть дом, жена, дети, работа, то он никуда не сбежит. Покатается и вернется. А у меня нет, я извиняюсь, ни хрена, кроме мечты об Африке или об Италии. Они и боятся нас отпускать, потому что знают, что многих тут ничего не держит. Я, может, и там ничего не найду, но в мечте всегда есть надежда на то, что в новой жизни как-то, все же, можно устроиться. А здесь я даже не знаю, как я могу устроится. Ты понимаешь меня?

Я снова завелся.

– Впрочем, выход есть. Ты меня, наконец, полюбишь, твоя мама согласится взять меня в свой дом, а твой папа поможет мне сделать карьеру! Дело осталось за немногим, а именно – за тобой! Мое спасение – в выгодном браке, и поэтому я говорю: я твой, бери меня!

Ее лицо залилось краской. Она взяла меня за руку.

– Митя, на мне что, свет клином сошелся? Я что – одна в этом городе?

Я накрыл своей ладонью ее руку.

– Извини. Мы – друзья, мы – коллеги, и мы должны сохранять то, что у нас есть. Это стихотворение я уже выучил. И, естественно, я не ищу выгодную невесту. Особенно в твоем лице.

Мы так еще посидели с минуту, потом она забрала руку и сказала:

– Давай в следующее воскресенье пойдем в монастырь на 16-ю. На литургию. Она начинается в девять. Только не говори, что я сошла с ума. Просто встанем очень-очень рано. И пойдем пешком. Как ходили когда-то давно, до трамваев и такси.

– Ты знаешь, сколько туда идти?!

– Ну, часа два, может быть.