Слава Сергеев - Москва нас больше не любит

И, уже у самого круглосуточного магазина на набережной, где мы всегда покупали на ужин продукты, - у них всегда была очень свежая ставрида и кефаль, а изредка они продавали даже розовую барабульку, лучшую рыбу Черного моря, при жарке которой даже масло на сковороде становится розового цвета, - так вот, предаваясь этим приятным фантазиям, я вдруг столкнулся взглядом с глазами одного очень пожилого немца.

Ему было лет под или даже за 80, и он шел как-то очень прямо, и смотрел по сторонам не так, как обычно смотрят туристы, а с каким-то не то узнаванием, не то воспоминанием, и когда он мельком посмотрел на меня, я даже как-то вздрогнул, настолько этот взгляд был… хм, неполиткорректен, скажем так. И не один я почувствовал этот взгляд, потому что проходившая рядом местная тетенька с беспокойством посмотрела сначала на этого деда, потом на меня, потом усмехнулась: видали?…

И они уже прошли - все “свидание” длилось десять секунд, не больше. С дедом была спутница, немного моложе его.

- Ты видела? - спросил я у жены. Оказалось, что она тоже видела.

- Противный тип, - сказала жена.

- Наверное, он ходил по этой набережной году в тысяча девятьсот сорок третьем, - сказал я. - Дома-то остались прежние, они здесь стоят с конца ХIХ века, а он был молодым и стройным красавцем в серой форме со свастикой.

- Может, его догнать? - спросила жена.

Я поколебался немного.

- Не стоит. Во-первых, я могу ошибаться, моя склонность к преувеличениям всем известна, и этот взгляд мог означать просто плохое самочувствие и элементарное высокое давление, может быть, он сам просто испугался нас (ведь такое тоже вполне возможно, и они могут смотреть так от испуга и напряжения перед уличной преступностью), и даже если наши ощущения верны, сделать что-то (хотя бы, догнав, гаркнуть “хенде хох!”, не говоря уже о более серьезных делах) вряд ли удастся - вон впереди патруль местной полиции, которая натренирована именно на защиту иностранных туристов.

Патрульным лет по двадцать, страна готовится вступать в объединенную Европу, и им не объяснишь, что именно тебя подтолкнуло на проведение твоего перформанса. А идти за этим “Гансом” и ждать своего часа, как партизан, значит, раздуть все дело на целый вечер. Нам это надо? Через две недели уезжать. Пошел он в задницу, он того не стоит.

Еще я подумал, что такие вещи надо делать спонтанно, и походя, но у меня плохо с реакцией на неполиткорректные взгляды, в частности (они ведь часто встречаются на московских улицах), и на хамство вообще: как многие нормальные люди, я сначала теряюсь.

- Тогда пошли в магазин, - сказала жена. - Действительно, почему ты решил, что это бывший нацист? Придумал, как он ходил тут в форме… Бред какой-то. Ты бы лучше свои фантазии пустил в правильное русло и больше работал над телесценарием, который тебе скоро сдавать.

Но, видимо, мы не были уверены в стопроцентной правильности нашего решения о мирном сосуществовании, потому что, выйдя из магазина, довольно напряженно пошли по набережной с нашими покупками, невольно ища взглядом давешнего старика, а когда снова услышали сзади немецкую речь, внутренне собрались.

Впрочем, когда я оглянулся, я увидел компанию совсем молодых ребят и девчонок, лет по 14-16, наверное, это были еще школьники, все в ярких куртках, джинсах и вязаных шапочках, с очень хорошими, открытыми лицами, и с ними был мужик, примерно мой ровесник, тоже в джинсах и цветной ветровке, с бородой и тоже каким-то очень хорошим лицом, было видно, что если бы я получше знал английский, у нас нашлись бы общие темы для разговора, и о минувшей войне в том числе.

Но все это я думаю сейчас, сидя за столом и, как говорится, сочиняя эти строки, и стал думать где-то через час, вернувшись домой, а тогда, услышав немецкие слова, я снова сильно завелся и, уже не понимая, что передо мной, в общем-то, дети, когда компания поравнялась с нами, сказал довольно отчетливо:

- Гитлер капут!… Ахтунг!… Партизанен!…

Должен вам сказать, что мне до сих пор стыдно. Ребята сильно напряглись, у них даже походка изменилась, а учитель, неловко обернувшись в мою сторону, как-то неловко-криво усмехнулся, а потом ускорил шаги. Через минуту он что-то сказал своим подопечным по-английски, и они почти бегом свернули в ближайший темный переулок, хотя по туристической инструкции им этого делать, наверное, не следовало.

- Бл.дство, - сказал я жене дома. - Историческое бл.дство! Почему всегда так получается?! Почему этот дуремар в отставке спокойно сделал свой променад, возможно, вспоминая, как лихо подъезжал в “хорьхе” к зданию местной комендатуры, а нормальные, симпатичные люди услышали от меня гадость. Почему всегда отвечают не те и не там?