Слава Сергеев - Москва нас больше не любит

Меня немного отпустило. Может, и правда мышка пошутила, и мы даже были ей интересны? А мы уж и забздели… Смешно. Что, конечно, неудивительно. Такой напряг в городе. Мало кто это помнит, но в тот год на праздник 9 мая даже Джордж Буш приезжал!… Не говоря о прочих (французы, немцы, бритты, et cetera).

И тогда, внимание: это ведь хорошо, что мышка интересуется чужими разговорами накануне приезда американского президента? Тем более кафе такое, богема, студенты… Самое место разговоры послушать - не мелькнет ли случайно в толпе какой-нибудь Чернышевский or Каляев? И тогда, мышкино внимание, оно ведь может, в том числе, означать, что мы с американцами и Европой, хотя бы на период 9 мая 2005 года, то есть на празднование 50-летия Победы - союзники?

Что в этом плохого?

И потом, скорее всего жена права - не надо сложных умозаключений, официантке было просто скучно. И все!…

Но потом я вспомнил мышкины глаза: они были как маленькие серые пуговички, гвоздики-кнопочки, - ми подумал, что-что, а интереса в них, пожалуй, не было. Я не увидел, во всяком случае.

Эту песню пели во время Второй мировой войны немецкие солдаты. У режиссера Фасбиндера есть одноименный антифашистский фильм. Эта песня у немцев, наверное, была когда-то такой, как у нас “Катюша”, хотя ее слова были написаны еще на Первой мировой.

В гавань Зурбагана вчера зашел круизный немецкий лайнер с таким названием - “Lili Marleen”.

Эта крымская земля, где мы сейчас сидим в кафе под цветущей вишней, для немцев - как ни странно, очень важное место. Я говорю “странно” потому, что, согласитесь, это, в общем, довольно далеко от Германии. Здесь шли очень кровопролитные бои в последнюю войну. Я был удивлен, когда обнаружил в дневниках философа Хайдеггера, бывавшего здесь в составе немецкой оккупационной армии в 1942 году, много рассуждений на эту тему. (Удивительно, но Хайдеггер какое-то время разделял нацистские взгляды). Философ был поражен сказочной красотой здешних мест и степенью увиденных ужасов войны. Чтобы заглушить возникшее чувство вины, Хайдеггер хотел удочерить и увезти с собой 10-летнюю девочку - крымскую татарку, но потом почему-то отказался от этой мысли.

Когда в маленький портовый Зурбаган приходит круизный теплоход, это всегда событие и немного напоминает Феллини. Белые лайнеры возвышаются над маленьким портом Зурбагана, как дома, их видно почти отовсюду, и когда вы поднимаетесь по улице вверх от порта, оглянувшись, вы сразу видите и палубы, и сигнальные флажки, и окна кают, и даже деревянные поручни на бортах. В порту сразу собирается молодежь, и местные девушки, стоя на набережной, подолгу смотрят на корабль.

Но конкретно этот немецкий лайнер “Lili Marleen” - он для пенсионеров, студентов и так называемых “бюджетных туристов”, его очень большим не назовешь, у пенсионеров и студентов (в основном они пользуются услугами этой компании) - не очень много денег.

Лайнер подходит, старики высаживаются и по двое и по трое гуляют по набережной и ближайшим улицам, впрочем, не удаляясь далеко от порта. По-видимому, им сказали, что это опасно. Корабль стоит часа четыре-пять, потом уходит.

Когда я увидел этих стариков и услышал немецкий язык, я не сразу сообразил, кто они, и сначала, как все русские в таких случаях, умилился и завздыхал: вот, они могут это себе позволить, а наши?… А потом, когда сообразил, кем они могут быть, меня как толкнуло - так что, этот пароход идет по местам боевой славы?! Но потом я присел на лавочку и немного успокоился. На вид немцам было в среднем лет по семьдесят, то есть в годы войны они ходили в школу, а здесь скорее были их отцы. Их матери в большинстве радостно кивали головами под лай г-на Шикельгрубера и Ко в радиорепродукторах в 1930-х годах и испуганно втягивали эти же головы в плечи под вой авиационных бомб союзников спустя десять лет.

- Все так замечательно начиналось… - лепетали они, прижимая к себе моих пожилых соседей с соседней лавочки, - Main Gott, Германия стремительно возрождалась после двадцати лет унижений и Веймарского воровства…

Лени Рифеншталь писала в своих воспоминаниях, что когда задержавший ее американский офицер показал ей снимки детей-заключенных из Освенцима, у нее началась истерика.