Слава Сергеев - Москва нас больше не любит

Нет, я понимаю, что все это, может быть, было сделано специально, кафе-то модное, и, так сказать, дизайнер и хозяева придумали, чтобы было смешно, прикольно, a la Sovietico, но было не смешно и не прикольно. Нам, во всяком случае. Стойка бара из красной пластмассы, небогатый выбор напитков, креслица в зале круглые, грязно-желтого цвета гобеленом оббитые, с тонкими железными паучьими ножками (помните?), большой телевизор с какими-то спортивными соревнованиями без звука и, главное, неповторимый вид на площадь - елки, стенка с зубцами и звезды красные.

Причем я, прогулявшись по залу, потихоньку спросил у официанта:

- Ребята, из каких запасников стулья взяли, сколько ж они лежали, с каких времен?

Так он обиделся:

- Почему? Кресла новые, итальянские, специально из Милана выписанные.

Мы посмотрели - правда итальянские, внизу ярлычок торчит - made in Italy.

“Спец-заказ”, или там это тоже популярно? Ретро-стиль.

Глядя на площадь, я перелистал “КоммерсантЪ”, - рядом с Чебурашкой лежал бесплатный, - ознакомился с новостями. “Коммерсанту” удивился, машина времени дала сбой, “Российская газета” были бы здесь уместнее. Но, видимо, ретро-стиль - ретро-стилем, а бизнес превыше всего - в таком кафе нужна информация, а не пропаганда. Впрочем, и в прежние времена за красной стеной, говорят, читали не “Правду” и “Известия”, а “New York Times”. “Правду” оставляли для нас.

Заголовки передовиц, впрочем, были все привычно-успокаивающие, хотя тон статей иронический: поставки оружия дружественному УгоЧавесу, уголовное дело в отношении компании “N”, агрессивная политика США на Ближнем Востоке, убедительные победы нашей сборной по биатлону… И так далее. Дежа вю, 1982-й год!

И, я уже говорил, что народу в кафе почти не было - только мы, какие-то пожилые иностранцы-туристы как рыбы в окна таращились, и еще одна странная парочка сидела у окна. Мужик был специфической наружности - не поймешь, кто он, бизнесмен, чекист или бандит, сейчас это модно, чтобы было не разобрать, седой такой дядечка, стриженный ежиком и с очень жестким лицом, а рядом девка молодая, крашенная блондинка в мини-юбке. Они ужинали что-то, и дядечка одновременно общался по мобильному телефону, причем общался исключительно матом. Вы, конечно, недоверчиво улыбаетесь, но вспомните, я ведь ничего не придумываю, ну, почти ничего.

“Коктейль” был, конечно, супер - кремлевская стена в перспективе, ретро-дизайн с красным Чебурашкой, спорт по ТВ и этот матерящийся седовласый господин со своей блондой на переднем плане.

В общем, сладость и печаль воспоминаний юности испытать не удалось, ностальгия не возникала, было привычно смешно и слегка страшновато одновременно, мы быстренько допили свой кофе, поблагодарили официанта, который, глядя на нас прозрачными глазами, посоветовал “заходить еще”, и, как зайцы, побежали мимо Спасской башни и Василия Блаженного через мост в родное Замоскворечье.

Где, дрожа, уселись в своей любимой французской кофейне на Пятницкой, и те самые белые воротнички и высокомерные офис-барышни, которые нас так раздражали раньше, теперь показались совершенно родными и безобидными.

Мы даже знакомой девочке-официантке немного пожаловались:

- Знаете, где мы были сейчас?

А она говорит:

- Вы еще когда вошли, я почему-то сразу подумала, что вы где-то были. В смысле, где-то далеко, не в Москве. Я еще спросить хотела, где, - но постеснялась.

Неплохо, да? Я же говорю, не кафе, а машина времени какая-то.

Мы рассказали. Она, мне кажется, что-то поняла и говорит:

- Схожу тоже, где это? Интересно, мне про все это только родители рассказывали. Почувствую, так сказать.

Может, и почувствует… В виде музея восковых фигур.

У нас же какое-то странное ощущение осталось. Мы потом долго сидели там, на Пятницкой, и все хотелось как будто от чего-то освободиться, сбросить, мы даже когда вышли на улицу, руками размахивали - чтобы это ощущение стряхнуть.

Журнальный вариант.

Перевод Иосифа Бродского.

Знаменитый фильм Фолькера Шлендорфа по книге Гюнтера Грасса.

Герой вспоминает стихотворение Анны Ахматовой.