Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

— Напрасно вы говорите о пропасти, якобы разделяющей поколения. Обанкротилось не мое поколение. Скорее уж наше сословие, наша каста, почитавшая себя цветом нации. А это означает, что мы навсегда потеряли право считать себя таковым.

Хольта била дрожь. Да, все загублено и потеряно! Так, значит, все же уйти от людей в глушь, в пустыню?

— Довольно об этом! — только и сказал он. И сам не заметил, как тряхнул головой, точно отгоняя докучливые мысли.

В кафе вошла Ута с доктором Гейнрихсом, она разрумянилась на морозе. Сбросив овечью шубу, она небрежно кинула ее на спинку стула. Доктор Гомулка подозвал кельнера и заказал какой-то горячий напиток. На лице у д-ра Гейнрихса застыла гримаса злобы и презрения.

— Мошенник! — выругался он. — Головорез и живодер, бывший штабс-фельдфебель, он в этом деле учуял счастливейший шанс своей жизни и оценил его ни много, ни мало — в двадцать тысяч марок!

— Двадцать тысяч! — ахнул доктор Гомулка.

— Да, боже сохрани, не в нынешних обесцененных бумажках, — продолжал доктор Гейнрихс, закурив сигарету и протягивая Хольту свой портсигар. — Нет, в самой что ни на есть полноценной валюте. — Он достал из бокового кармана конверт и вынул оттуда какие-то листки.

— Вот письма. Мы расписались в получении у мошенника ссуды в двадцать тысяч марок под залог франконского имения с выплатой этой суммы после стабилизации марки.

— Но ведь это грабеж! — воскликнул потрясенный доктор Гомулка, укоризненно глядя на Уту. — Вы поощряете вымогательство…

— Имение принадлежит мне! — отрезала Ута. — Речь идет о моей собственности, отвечаю я только перед сестрой.

Хольт зажал в зубах сигарету, дым застлал ему глаза. Двадцать тысяч, думал он, ее имение, ее собственность… И услышал голос Уты: «Хочу с презрением смотреть на собственность…» Что ж, невелика заслуга! С таким богатством можно презирать богатство. Внезапно он понял: аскетический искус Уты тоже своеобразная прихоть богатства. Стать другим человеком? В своих поместьях она остается сама собой, разве лишь на другой лад.

И это иллюзия, думал Хольт. Картины их сельского уединения, размытые далью, совсем потускнели, дорога оказалась ложной тропой, жизненные противоречия снова непримиримо и безысходно встали перед Хольтом. «Сон кончился!» — бессильно пробормотал он.

— Что ты сказал? — повернулась к нему Ута.

— Ничего. Очарование рассеялось.

— Что это значит?

— Сама понимаешь.

Она с секунду смотрела на него, сначала вопросительно, а потом взгляд ее застыл, и она торопливо и испуганно повернулась к доктору Гейнрихсу.

— Вы не отвезете нас послезавтра в горы?

Не к чему мне туда ехать, ничего я там не потерял, подумал Хольт.

— Главное, не увязнуть бы в сугробе, — сказал доктор Гейнрихс. И, опустив углы рта, добавил: — В этом распроклятом снегу…

Дом над озером был погребен в сугробах, снегу навалило и намело под самую крышу. Хольт сразу понял: за время их отсутствия сюда никто не заглядывал. Ута, увязая в сугробах, доходивших ей по грудь, с трудом, пробиралась к хлеву. Хольт за ней. Вместе они расчистили вход. Из хлева доносилось блеяние овец. Наконец удалось открыть дверь. Овцы рвались с привязи. За тюками прессованной соломы лежали обе ангорские козы, закостеневшие, холодные.

Ута стояла, не двигаясь. Кровь отлила от ее лица. Хольт глядел на нее с холодным любопытством. Уж не сердится ли она, что сосед в эту вьюгу не рискнул ехать через озеро?

— Никто не может принудить человека заботиться о своих ближних, — сказал Хольт.

Она резко к нему повернулась… И отошла прочь.

Они работали молча. Потом Хольт затопил в доме печь; все цветы на окнах померзли.

Доктор Гейнрихс, понурясь и глубоко, по локоть, засунув руки в карманы, стоял у печки.

— Вы, говорят, уже успели побывать в русской зоне? — обратился он к Хольту. — Почему же вам там не пожилось?

— По личным мотивам. А в общем в Германии теперь повсюду одно и то же.

— Не скажите! Там куда решительнее, чем здесь, стараются пролить свет на закулисную сторону недавних событий.

Хольту вспомнился вечер в бараке, где дуло из всех щелей.

— Пожалуй, вы правы, — сказала он. — Там стараются открыть людям глаза — например, на собраниях антифашистской молодежи — насчет тех, кто финансировал нацистов, и всякое такое.

— Но в этом «всякое такое» и заключается суть дела, не правда ли? — спросил адвокат с тонкой усмешкой.

— Вы имеете в виду соглашение, заключенное союзниками в Потсдаме?