Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Хольт молчал. Он думал о Гундель. Теперь он может доложить и ей и отцу: приказ выполнен, хожу в школу, сам не знаю зачем, но хожу.

— Вот мы и опять школьники, — сказал он Аренсу, — хоть никто не знает, что нас всех ждет. Нелепо?

— Какое имеет значение, знаем мы или не знаем, — ответил Аренс. — Сколько бы русские ни говорили, что немецкое государство останется, мы обречены.

Их позвали. Наконец можно было проголосовать. Каждый получил листок, на котором стояло четыре фамилии. Хольт крест-накрест жирно перечеркнул свой бюллетень и опустил его в щель картонки. К черту эту комедию! — подумал он, не буду в ней участвовать.

Старостой избрали Гофмана.

В промозглый октябрьский вечер Хольт встретился с Гундель.

— Как у тебя в школе? — осведомилась она.

День ото дня школа становилась Хольту все больше в тягость, он не учился, а только обнаруживал безнадежные пробелы в своих знаниях. Но хоть отец к нему не пристает.

Гундель шагала с ним рядом. Коричневое пальтишко из искусственной шерсти стало ей слишком узко. Она рассказывала о том о сем: вчера простояла до восьми вечера за картошкой, и сегодня у нее совсем нет времени.

— Пойдем со мной, — предложила она, — ты нам поможешь!

Группа готовила агитвечер, и Гундель стала с увлечением рассказывать.

— Когда ты в тот раз удрал, Хорст наконец понял, что нельзя пичкать людей одними только докладами. — И просительно добавила: — Сегодня собирается только актив, пошли вместе!

Ему было безразлично, где провести вечер; лишь бы Гундель была рядом, а там пусть ведет его, куда хочет, пусть даже в этот дырявый барак.

Колеблющееся пламя парафиновой свечи. Хольта окружали незнакомые лица. С ним рядом сидела Гундель, справа от нее — девушка лет двадцати в роговых очках. Прямо против Хольта — Шнайдерайт, а возле него — бойкий пятнадцатилетний мальчишка с дерзкими глазами и копной соломенно-желтых волос, на которые была лихо надвинута чересчур большая кепка. Хольт сидел спокойно, безучастно, он был настроен почти миролюбиво; Гундель, видимо, не намерена расставаться с этим кругом. Так и быть. Лишь одно вносило некоторый разлад в его благодушие: присутствие Шнайдерайта.

Хорст Шнайдерайт уткнул лицо со сросшимися бровями в записную книжку. Лоб, на который спадала черная прядь, хмурился. Шнайдерайт был, видимо, закален; несмотря на холод октябрьского вечера и дувший в щели барака пронизывающий ветер, он скинул на стул куртку и сидел в одной тенниске с короткими рукавами. Обнаженные жилистые руки лежали на столе. Мускулы были сильно развиты до самых запястий, удивительно тонких и изящных.

Хольт не мог оторвать взгляда от освещенных свечой рук Шнайдерайта, больших, узких, с тонкими пальцами. Ладони в трещинках и мозолях. Но на тыльной стороне проступала сеть голубых жилок, отчего руки казались сильными и чуткими. Шнайдерайт что-то писал и так напряженно держал карандаш, что кровь отлила из-под ногтей и концы большого и указательного пальцев побелели до сустава. Хольт глядел на эту неловкую старательность первоклассника. Но вот Шнайдерайт отложил карандаш и расправил онемевшие пальцы.

— Агитвечер. Значит, первое отделение политическое, — сказал он густым своим басом. — Сейчас главное — единство рабочих. Докладчики нам ни к чему, сами сообразим.

— Не будешь же ты делать доклад на вечере, — вмешалась Гундель, — все разбегутся, а мы должны привлечь народ. — Она повернулась к Хольту: — Ведь правда?

Ему не хотелось, чтоб его втягивали в разговор, и он неопределенно мотнул головой.

— Кто разбежится? — спросил Шнайдерайт. — И что значит «все»? Может, пяток сонливых обывателей и сбежит! Что ж, по-твоему, революционные пролетарии не станут слушать мой доклад?

— Это агитвечер, и никакого доклада не будет! — заявила Гундель так непреклонно, что Хольт с изумлением взглянул на нее.

Шнайдерайт положил конец спору.

— Тогда давайте сперва обсудим второе отделение, — сказал он.

— Что-нибудь повеселее, — потребовал паренек в кепке.

— Погоди, — прервал Шнайдерайт. — Что у нас уже готово?

— Один номер вылетает за другим, — сказала Гундель. — Скоро вообще ничего не останется.

Шнайдерайт отшвырнул карандаш;

— Если так пойдет дальше, мы и за пять лет программы не составим.

— А что делать, если нет ничего? — сказала девушка в очках.

— Нет ничего? — запальчиво воскликнул Шнайдерайт. — Да если б все было, тогда это не фокус!

— Чего ты кипятишься? — попыталась его успокоить Гундель.