Борис Дышленко - СОЗВЕЗДИЕ БЛИЗНЕЦОВ

Из боц-ман-ской ка-ю-ты раз-да-лась

Ко-ман-да та-ка-я…

– Рота-а, стой!

Коля, наверное, смотрит сейчас, как высокий офицер, у которого кобура на длинных, по морскому старинному обычаю, ремнях болтается чуть не у колен, грозно командует:

– На месте-э шагом арш!

И отважно маршируют курсанты: трум-брум.

Коля стоит и любуется на курсантов. Он щурится. Он когда-нибудь напишет зимнюю линию и черные шеренги и якоря; а сейчас он вздыхает и, повернувшись, идет к Большому проспекту. Там, на Большом проспекте, просияла сквозь ветки деревьев электрическая лампа, и в сумерках деревья на углу кажутся зелеными.

Вошла бабушка и включила оранжевый абажур. Колино лицо на портрете потеплело. Ляля посмотрела в окно, там на снегу черная фигурка махнула рукой:

– Коля!

Коля смотрел и видел в овальной рамке смеющееся Лялино лицо. Он стиснул зубы и на этот раз застонал. Но Ляля не слышала, она уже завязывала пуховый платок. Вылетела в синем распахнутом пальто, в белом платочке.

Коля увидел, кинулся навстречу:

– Ляля, застегнись: простудишься!

Ляля смеялась, прижималась к холодной щеке. Коля застегивал пальто. Ляля смеялась. Ляля смеялась, как будто ничего не происходило.

Длинный и белый Большой проспект. Красив Большой проспект, пожалуй, самый лучший проспект в Ленинграде.

Еще в старые годы, да, в молодые годы Петербурга, в одном из красивейших в мире мест, на Васильевском острове, проложили такое чудо – Большой проспект. И легло это чудо от Меншикова дворца до самой Гавани, в то время совершенно деревянное чудо. От Меншикова дворца, позже достроенного до состояния Первого Ее Императорского Величества кадетского корпуса, чуть ли не до самой Гавани потянулись деревянные заборы. Не видно за заборами, что там. А там, в жаркую летнюю пору краснолицые островитяне отдыхали за самоваром от забот и растили сады. Выросли, раскинулись над заборами темные кроны. Потом одряхлели, упали заборы – и встало чудо от кадетского корпуса до Гавани. Деревья не в две шеренги, – а свободно, как выросли, вне всяких правил. Прекрасное место Большой проспект.

Зимой и вообще он превращается в сказку. После обильного снегопада, когда с деревьев опадает снег, словно пудра сыплется с париков екатерининских щеголей, и там, по краю тротуара черные стволы в оседающей пене, тогда в сплошь переплетенном белыми ветками свете зимних фонарей падают на снег многоцветные пятна. Подует ветер, качнут большими головами екатерининские щеголи, и пятна пляшут на снегу. Сказка!

И Коля и Ляля пошли по Большому проспекту, по самой сказке, а у Коли черные, совсем не сказочные мысли. Страшно казалось расстаться, особенно здесь, на Большом: здесь встретились тому назад год… без двух дней. Нет, только не здесь! Старался оттянуть еще немного момент. А потом уже сразу всё. Сказать, и как можно короче. И как можно резче, чтобы Ляля не задавала вопросов. Еще немного – и еще раз, в последний раз обнять.

Обнял за плечи, вспыхнул, припал и стиснул зубы.

"Эх, Ляля, Ляля! Последняя прогулка, разрыв, разлука, всё".

Нет, нет, не хочу. Со всех сторон стоят пудренные щеголи; упала перед вами белая дорога, останьтесь на ней навсегда!

Нет, поворот. Тринадцатая линия. Там, далеко, за набережной, за Невой, какие-то белые громады. Куда увезут Колю? Кто знает?

Дом два, направо, здесь. Под арку, во двор. Дом не графский, тем более не княжеский, и предстоит ужасный разговор.

– Что с тобой, Коля? – спросила Ляля, когда загорелась одинокая электрическая лампочка. – На тебе лица нет.

– Нет, – сказал Коля, – ничего. Просто устал. Давай, Ляля, мы с тобой посидим.

Коля сел, обняв Лялю за плечи. "Вот и год прошел, – подумал Коля, – вот уже скоро и Рождество. Вот и загадывай", – печально подумал Коля.

Год назад, в Рождество, в Колин день рождения, когда, позвонив Александру Антоновичу, чтобы пригласить его выпить и посидеть у огня, у вытопленной по этому случаю печки, Коля возвращался домой по Большому проспекту. По пути он зашел в магазин и теперь осторожно ступал по наскольженному тротуару, чтобы не разбить случайно бутылку шампанского и еще одну, с красным вином. Под холодными фонарями сверкали мелкие льдинки и в застывшем, замерзшем воздухе далеко и звонко разнесся прерывистый смех. Там, у Андреевского собора, две хорошенькие девочки, скользя по длинным следам, подбежали к нему и задали необычный вопрос. Коля от удивления качнулся и чуть не уронил бутылки. Зачем это девушкам знать его имя? Зачем, вообще, две девушки могут так вдруг подбежать с таким вопросом к совершенно незнакомому человеку?.. И только потом, когда обе со смехом убегали от него, удаляясь под хрупкими сводами далеко уходящих деревьев, он вспомнил старинный обычай загадывать на первого встречного, чтобы узнать имя своего жениха.