Александр Лапин - Время жить

– Давай вперед! – сказал он Палахову, который тоже призадумался, глядя на эти гигантские снежные ворота. – В крайнем случае – откопаемся. Лопата есть!

«Крокодил», загребая снег и подминая его под себя всеми четырьмя «лапами», медленно продвигался вперед. Они проползли с полкилометра и попали во вновь заметенную снежную перемычку. Трактор-то здесь прошел. Но ветер быстро надул на этот расчищенный участок нового снега.

Палахов включил все имеющиеся у «японца» прибамбасы. Но колеса крутились, а машина только ворочалась, билась в снегу.

– Черт возьми! – Дубравин в ярости выскочил из кабины. Открыл заднюю дверь, достал лопату. И как есть – в тоненьких ботиночках, дубленочке, с развевающимся кашне – словно на врага, с лопатою наперевес, бросился на сугроб. Он остервенело выбрасывал снег из-под колес.

Через десять минут такой работы почувствовал, что сердце через секунду лопнет в груди.

Остановился на мгновение. И снова в священной ярости бросился в атаку.

Раз за разом, откапывая колеса, он бился в снегу.

И такое было ощущение, что сам он – лишь снежинка в этом белом океане, накрывшем землю. Но снежинка активная, живая.

И, о чудо! Палахов, раскачивающий машину в сугробе туда-сюда, почувствовал, что она буквально по сантиметру, чудовищно напрягаясь всеми своими металлическими внутренностями, напрягая до гула могучий дизель и сжигая сцепление, как настоящий крокодил, вступивший в смертельную схватку, выползает на чистое место.

Вылезли! Еще трижды они проскакивали на ходу огромные переметы.

И уже приближалась родная деревня, манившая издалека огонькам, как вдруг Витек ударил по тормозам. Дубравин протер глаза:

– Что такое?

Прямо посреди дороги лежал человек.

Бабулька!

Витька выскочил, поднял старушку. Отряхнул от снега, затащил в салон.

Дубравин в шоке спросил полузамерзшую:

– Бабуль, ты как здесь оказалась? На улице морозище и пурга!

Слегка отогревшаяся морщинистая старушка в цигейковой шубешке только стучала зубами. Наконец она выговорила:

– В город ездила. По делам сына. В собес. Ну, автобус довез до поворота. Водитель сказал, что дальше не поедет. Боится. Вот я пешком и пошла.

– Так тут же семь километров! – сказал Палахов. – И пурга метет такая, что мы еле пробились…

– Эх, милые, а что делать? Жизнь такая. Деваться некуда. Я одна ответчица за всех. Сын-то пьет. А мне надо ему бумаги оформить. В собесе… Безотлагательное дело. Какая уж тут пурга…

– Да тут кругом снегу по пояс, бабушка. Сейчас пройти невозможно. Только на гусеничном тракторе…

– Ничего, милые, я сильная. Сдюжу!

– Эх, народ наш, ничего его не остановит, – пробормотал водила. – А утром как вы оттуда прошли-то?

– Пешочком. Только на меня собаки вот там, в конце улицы, напали. Свалили и начали кусать, хватать за ноги. Хорошо, мужик шел. Отбил… А так ничего…

– А вы хоть что-нибудь ели за день-то, бабуся? – полюбопытствовал Дубравин, доставая из бардачка бутерброд с маслом и термос с чаем.

– Да что вы, милые! Я на автовокзале попила кофе с булочкой…

«Е-мое! – думал Дубравин, разламывая бутерброд на три части. – Вот она, Россия, коренная, глубинная. Это ж надо, такой фатализм, такая вера в то, что все будет хорошо! То на “жигулях” заднеприводных, на летней резине прут в пургу, слетая в сугробы. То бабуля, божий одуванчик, в метель, в мороз идет за десяток километров!

Россия – умом тебя не понять! Все на авось надеется. И ничего, живет! Тысячу лет живет. И еще будет жить. Такой народ все преодолеет. И, как тут ни крути, все мы, русские, связаны одной судьбой.

Вот я – с моей деревней. Хоть у меня и дом, напичканный электроникой, хоть на все случаи есть дополнительные генераторы, запасы еды, питья, дров, но перед этой суровой природой, перед этими расстояниями в одиночку не выстоять. Только вместе, всей деревней, всей страной можно выжить. Помогая друг другу».

– Ну что? – спросил Палахов, дожевывая свою булку.

– Поехали! – вглядываясь в огоньки родной деревни, ответил Дубравин.

Он пришел с мороза обледенелый, холодный, голодный. А Людка сидела дома. Ждала его у камина. Горел огонь, щелкали дрова за каминным стеклом. На столе остывал ужин. Тикали часы.

– А дочка где? – первым делом спросил Александр, обняв теплую, одетую в домашний халат жену.

– Дочка? – Людка хитро улыбнулась. – Пойдем, покажу.

Они прошли через кухню. И жена, открыв стеклянную дверь на улицу, показала на припорошенную снегом коляску, стоящую на веранде в уголке.