Розамунда Пилчер - Начать сначала

Эмма отвернулась от окна, подошла к столу и снова села на него, спиной к отцу, взяла аптечную резинку и стала растягивать ее на пальцах.

— Мы пошли к нам на квартиру выпить пива, или кофе, или чего-то еще, и все было отвратительно. Мы с Робертом жутко поругались, он ушел, даже не сказав мне «до свидания». Забрал Джейн Маршалл и ушел. Они уехали в Лондон и, как я понимаю… — она прилагала отчаянные усилия, чтобы ее не подвел голос, — …живут себе спокойно и счастливо. Во всяком случае, я с тех пор его не видела.

— Поэтому ты и запретила Кристоферу сказать Роберту, что ты осталась здесь одна?

— Да.

— Роберт любит эту девушку?

— Кристо считает, что да. Кристо говорит: она великолепна. Он говорит: если Роберт еще не женился на ней, то у него не все в порядке с головой.

— А по поводу чего был скандал?

Эмма помнила очень смутно. Что-то резкое, неприятное. Все равно что запустить назад патефонную пластинку, на полную громкость. Громкие голоса, выкрикивающие какие-то бессмысленные, обидные слова, какие-то сожаления…

— О, по поводу всего. По поводу тебя. Что я не отвечаю на твои письма. По поводу Кристо. Я думаю, он решил, что мы с Кристо безумно влюблены друг в друга, но к тому моменту, как мы дошли до этой темы, я уже так разозлилась, что даже не стала его разочаровывать.

— Боюсь, ты совершила ошибку.

— Может быть.

— Ты хочешь остаться в Брукфорде?

— А куда мне еще ехать?

— Есть же Порткеррис.

Эмма с улыбкой посмотрела на отца.

— Поехать с тобой? В коттедж?

— Почему бы и нет?

— По тысяче причин. Бежать домой, к папочке под крылышко — это еще никогда ничего не разрешало. Да от себя и не убежишь.

Наконец-то он ехал. Последние полтора месяца он обманывал себя, отчего тайно страдал, хоть и не признавался себе в том. Они кончились, эти томительные шесть недель. «Альвис», точно истосковавшийся по дому охотничий пес, несся на запад, миновал Хаммерсмитскую эстакаду и выехал на автостраду, ведущую в Южный Уэльс. Роберт поехал в скоростном внешнем ряду, благоразумно установил спидометр на отметке семьдесят и во избежание неприятностей внимательно следил, чтобы стрелка не лезла вверх; он бы просто не выдержал, если бы его вдруг остановил полицейский патруль. На подъезде к аэропорту Хитроу тяжелый, недвижный воздух сотрясло первым раскатом грома, и он остановился на придорожной площадке и поднял верх. Как раз вовремя. Когда он снова выехал на шоссе, угрюмый вечер взорвался, словно вулкан. С запада задул бешеный ветер, гоня перед собой черную громаду грозовых туч, и когда пришел дождь, это был настоящий взрыв — небо обрушилось водяной лавиной. Дворники с трудом сдвигали потоки воды, в какие-то секунды шоссе вымыло дочиста, и в затопившей его пелене засверкали черно-синие отражения ветвистых молний, раскалывавших небо.

Ему пришло в голову, что, наверно, лучше было бы остановиться и переждать, пока эпицентр грозы переместится дальше, но чувство облегчения от того, что он наконец-то делает то, что в течение нескольких недель подсознательно хотел сделать, было сильнее всяких опасений. И он ехал дальше, шоссе ревело под колесами и волной улетало вспять; и все осталось позади, в прошлом, отвергнутое и забытое. Так же, как его собственная слабость и нерешительность.

Театр был закрыт. При свете фонаря Роберт прочел на афише: «СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ». Неосвещенное, покинутое людьми здание выглядело так же мрачно, как в ту пору, когда оно было домом религиозных собраний. Дверь была заперта на засов, все окна были темные.

Он вышел из машины. Стало прохладнее, он достал с заднего сиденья свитер, который лежал там с того уик-энда в Боземе, и натянул его поверх рубашки. Захлопнул дверцу машины и тогда заметил одинокое такси у обочины и водителя, уткнувшегося в руль. Может, он умер?

— Есть там кто-нибудь?

— Должны быть, шеф. Я жду, когда мне заплатят.

Роберт дошел по мостовой до узкой аллейки, по которой когда-то — так давно! — обнявшись словно любовники, шли Эмма и Кристофер. На первом этаже темного здания одно из окон было незанавешено и тускло светилось. Роберт прошел по темной аллейке, споткнулся о мусорный ящик, нашел незапертую дверь. Внутри узкий лестничный пролет вел наверх, свет с площадки первого этажа бледными отсветами ложился на каменные ступеньки. На него повеяло застоявшимися запахами театра: грима, масляной краски, пыльного бархата. Сверху доносились невнятные голоса, и он поднялся еще на один пролет, пошел по направлению к этим голосам, увидел короткий коридор и приоткрытую дверь с табличкой «РЕЖИССЕР».