Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя

Сначала он достал маленький альбом. Надпись, сделанная покойным мэром на обложке, говорила о том, что это «Бухгалтерская книга». Однако Маркелос раскрыл альбом с улыбкой. Разбросанные по всей первой странице, примостившиеся на кончиках стрел и пронзенных сердцах, разноцветные заглавные буквы образовывали другой заголовок, и прочитать его мог только человек посвященный. «ПАНОРАМА ЛЮБВИ», — прочитал Маркелос и, перевернув страницу, углубился в созерцание первой картинки с надписью «Париж». Никакой робости и скованности он уже не чувствовал и, чтобы разглядеть картинки получше, положил деньги на стол и повернул альбом к свету. «Ну и ну!» — вырвался у Маркелоса возглас восхищения. Он оглянулся, подыскивая, где бы устроиться поудобнее, увидел зеленое кресло, подвинул его и сел. Бархат слегка затрещал и принял Маркелоса в свое глубокое лоно.

С той поры, когда еще мальчиком Маркелос обнаружил тайник отца, он много раз видел и этот альбом, и остальные сокровенные вещицы, спрятанные в шкатулке. Когда отец бывал в отлучке, Маркелос приходил сюда и подолгу разглядывал сто одну картину «Панорамы любви», открытки, служившие как бы продолжением «Панорамы» (несмотря на маски, Маркелос обнаружил, что на некоторых открытках изображены те же лица, что и в «Панораме»), «Справочник», дававший всевозможные советы, и, наконец, серебряный крестик с маленьким хрусталиком в центре, через который...

...Как отворилась дверь, Маркелос не заметил. В первое мгновенье ему показалось, будто голос, неожиданно раздавшийся в комнате, вылетел из черной шкатулки. Маркелос вздрогнул.

— Как дела, Маркелос? — спросил этот голос. — Значит, я не ошиблась — ты здесь!

Коробка выскользнула из рук Маркелоса. «Панорама», справочник, крестик и открытки разлетелись в разные стороны. Широко раскрыв глаза и рот, Маркелос словно завороженный смотрел на дверь.

На пороге стояла Морфо.

— Я спрашиваю тебя, как дела?

Любви друг к другу они не питали. В детстве Маркелосу ничего не стоило по поводу и без повода надавать сестре тумаков. Теперь они выросли, и Маркелос не мог позволить себе такого удовольствия, да и жили они далеко друг от друга. Однако в последнее время, когда ему случалось видеть в кино, как его сестру целуют или щиплют какие-то верзилы, он сожалел, что в детстве не утопил ее в колодце, или не столкнул с террасы второго этажа, или в тот день, когда в поле хорошенько поколотил ее, не забил до смерти. Увы, подходящий момент был упущен. Сейчас, осознав наконец, что перед ним Морфо, Маркелос взглянул на нее свирепо, будто хотел сказать: «Эй ты, сорока, уймись, побереги крылышки! Со мной шутки плохи!»

Он встречал ее на вокзале с афинским поездом, Морфо предстала перед ним в платьице, которое казалось черным, но все же не было черным, и в шляпке такого же хитрого цвета. Теперь и Маркелос признал, что Морфо красивая. О том, что она красивая, он слышал с детства, но принимал это с насмешкой и в самом деле не мог понять, что в ней находили красивого! Как эту цаплю Морфо, худую, костлявую злюку, которая постоянно выводила его из себя, как эту грязнулю, чернявку, хитрюгу, которая была к тому же косоглазой (Маркелос дразнил ее кривой, и даже родители считали, что глаза у Морфо с косинкой), как эту тощую курицу называли красивой девочкой! Что особенного в ней видели? «Прелесть моя!» — читал Маркелос в письмах, которые с первых классов гимназии посылали Морфо ее поклонники; писем было много, Морфо раскидывала их повсюду, и они невольно попадались в руки. «Ангел мой!», «Прелесть моя!» — какие такие прелести они в ней находили?!

Сегодня Морфо была в том же самом платьице. И без шляпки показалась брату еще красивее. Взгляд его смягчился и потеплел, однако хитрое, даже злорадное выражение лица Морфо и насмешливые нотки, прозвучавшие в словах «Как дела?», развеяли нахлынувшее было благодушие.

Он не сказал ни слова и наклонился за «Панорамой».

— Собирай-ка побыстрее, — услышал он над собой голос Морфо. — Пойдем к тебе, поговорим, а то еще кто-нибудь появится да увидит все эти штучки...

При мысли, что Морфо догадалась о его занятиях, Маркелос вспыхнул как порох.

— А тебе-то что? Зачем тебя сюда принесло?

— У меня, видишь ли, шестое чувство. Когда мне сказали про твою головную боль, я поняла, что дело, конечно, не в этом...

— Ну а теперь убирайся вон! Дай мне собраться с мыслями! Ты даже не представляешь, в каком мы положении!