Розамунда Пилчер - Штормовой день

Я услышала собственные слова:

— Если уж вы не разрешили мне поговорить с Элиотом Бейлисом, то, может быть, сами расскажете мне о нем.

— Что бы вам хотелось о нем узнать?

— Он женат? — Это был первый вопрос, пришедший мне в голову.

— Нет.

— У него привлекательная внешность.

Джосс согласился со мной.

— Он живет один?

— Нет, с матерью. Их дом в Хай-Кроссе, милях в шести отсюда, но примерно год назад они переехали в Боскарву к старику.

— Дед болен?

— Вы не слишком-то осведомлены про ваши семейные дела, не так ли?

— Нет. — Ответ прозвучал вызывающе.

— Лет десять назад Гренвилу стало плохо с сердцем. Тогда-то он и бросил писать. Но он всегда был здоров как бык и чудесным образом выкарабкался. Он не захотел покидать Боскарву, и за ним стала присматривать эта парочка.

— Петтиферы?

Джосс нахмурился.

— Откуда вам известно про Петтиферов?

— Мама рассказывала. — Мне вспомнились их давние чаепития у камелька на кухне. — Но что Петтиферы все еще в Боскарве, я и вообразить не могла.

— Миссис Петтифер скончалась в прошлом году, так что Петтифер с вашим дедом остались одни. Гренвилу Бейлису восемьдесят лет, а Петтифер, видно, тоже немногим моложе. Молли Бейлис хотела перевезти их в Хай-Кросс и продать Боскарву, но старик был непоколебим, так что в конце концов она и Элиот сами переехали. Без большой охоты, смею вас уверить. — Он откинулся на спинку стула, оперевшись о краешек стола своими длинными чуткими кистями. — Вашу матушку… зовут Лайза?

Я кивнула.

— Я знал, что у Гренвила имеется дочь, у которой, в свою очередь, имеется дочь, но когда вы сказали, что ваша фамилия Бейлис, — это слегка спутало карты.

— Мой отец бросил маму до моего рождения. Она никогда не носила его фамилию.

— А сейчас где ваша мама?

— Она умерла, только на днях. На Ибице. — И я повторила: — Только на днях, — потому что мне вдруг показалось, что с тех пор прошла целая вечность.

— Простите. — Я сделала неопределенный жест, словно отмахиваясь, так как что тут скажешь? — А дедушке вашему об этом известно?

— Не знаю.

— Вы приехали, чтобы сообщить ему?

— Наверное, придется.

Идея показалась мне чересчур смелой.

— А он знает, что вы здесь? В Порткеррисе?

Я покачала головой.

— Он и меня не знает. То есть мы незнакомы. Я здесь раньше никогда не бывала. — И я сделала последнее признание: — Я даже не знаю, как найти его дом.

— Так или иначе, — сказал Джосс, — но для него это будет шоком.

Я заволновалась:

— Что, он очень слаб?

— Нет, не слаб. Он потрясающе крепок. Но он стареет.

— Мама говорила, что он пугающе мужественный. Он все еще может испугать?

Джосс сделал страшное лицо, что никак меня не успокоило.

— Еще как может! — заверил он меня.

Официантка принесла наш суп. Он был из бычьих хвостов — густой, коричневый, очень горячий. Я была так голодна, что, не отрываясь и не произнося ни слова, прямо вылизала тарелку. Когда я наконец положила ложку и подняла глаза от тарелки, то увидела, что Джосс посмеивается надо мной.

— Для девушки, которая совершенно не хочет есть, вы справились совсем неплохо!

На эту провокацию я не поддалась, лишь отодвинула пустую тарелку и оперлась локтями о стол.

— Откуда вам так много известно о семействе Бейлисов? — спросила я.

Джосс ел суп не с такой жадностью, как я. А сейчас он не спеша, с раздражающей медлительностью намазывал маслом булочку.

— Все очень просто, — сказал он. — Я кое-что делаю в Боскарве.

— В каком смысле — делаете?

— Ну, я реставрирую там старую мебель. Не надо так широко открывать рот, вам это не идет.

— Реставрируете старую мебель? Да вы шутите, наверное?

— Ничуть. У Гренвила Бейлиса полным-полно всякого старого и очень ценного хлама. В свое время он зарабатывал неплохие деньги, которые вкладывал, в основном, в антиквариат. Конечно, сейчас вещи эти в ужасающем состоянии и остро нуждаются в ремонте. К тому же их ни разу в жизни не полировали, а когда он поставил в доме центральное отопление — это вообще для старой мебели гибель: ящики скукоживаются, лак слезает и трескается, ножки у стульев отваливаются… Между прочим, — добавил он, вдруг вспомнив о другом, — это я починил ваши кресла вишневого дерева!

— А давно вы этим занимаетесь?

— Давайте подсчитаем. Школу я окончил в семнадцать, сейчас мне двадцать четыре. Выходит, около семи лет.

— Но этому надо было еще обучиться.

— Да, конечно. Вначале я четыре года плотничал и столярничал, обучаясь в училище в Лондоне, а когда я освоил азы ремесла, я еще года два служил подмастерьем у старого мастера-краснодеревщика в Суссексе. Я жил в доме у него и его жены, выполнял всю черную работу в мастерской и выучился всему, что знаю.