Розамунда Пилчер - Штормовой день

Комнатка была крохотная, как и все другие комнаты в этом небольшом доме. Почти всю ее занимала необъятная двуспальная кровать. Но в комнате было чисто и пока что тепло. Показав мне ванную, миссис Керноу спустилась вниз, предоставив меня самой себе.

Склонившись к низкому окну, я раздвинула шторы. Щели старых рам были плотно закупорены от ветра резиновыми жгутами, снаружи по темным стеклам стекали водяные струи. В окне ничего не было видно, но я все-таки постояла там, недоумевая, что я делаю здесь, в этом домике, и пытаясь понять, чем так смутило меня неожиданное вторжение в мою жизнь Джосса Гарднера.

Я нуждалась в защите, в том, чтобы восстановить в себе уверенность, укрепиться в чувстве собственного достоинства, избавившись от неожиданной для меня роли спасенной беспризорницы. Горячая ванна и свежая одежда, в которую я переоделась, в значительной степени вернули мне присутствие духа. Я причесалась, подкрасила глаза, выплеснула на себя из пузырька остатки дорогих духов и была почти готова вновь поступить под покровительство. Из своего верного рюкзака я уже успела достать платье и повесила его в надежде, что оно отвисится; потом я надела его — хлопчатобумажное, темного тона, с длинными рукавами, надела к нему темные чулки, очень тонкие, и туфли на каблуках со старомодными пряжками. Туфли эти я раздобыла давным-давно на толкучке на Портобелло-роуд. [7] Лондонская улица и названный по ней вещевой рынок, где находятся многочисленные антикварные лавки. Когда я вставляла в уши мои жемчужные сережки, то за грохочущим шумом ветра услыхала, как подъезжает грузовичок Джосса Гарднера — по булыжной мостовой застучали колеса. У входа взвизгнул тормоз, и через секунду снизу раздался голос, призывавший сначала миссис Керноу, а затем меня.

Я продолжала медленно закреплять сережку, потом взяла сумку и кожаную куртку. Куртку я повесила возле электронагревателя, надеясь высушить ее, чего так и не случилось. Жар лишь усилил исходивший от нее запах спаниеля, мокрым вернувшегося с прогулки, запах, тяжело повисший в воздухе. С курткой на руке я спустилась по лестнице.

— Ага, привет, — при виде меня сказал Джосс уже из холла. — Вот это называется преобразилась! Теперь лучше себя чувствуете?

— Да.

— Ну давайте вашу куртку.

Он взял у меня куртку, чтобы помочь мне одеться, и в ту же секунду нарочито качнулся под ее тяжестью и согнул колени, смешно изображая штангиста-неудачника.

— Вы не должны носить такое! Куртка эта вас в гроб вгонит! А потом, она еще мокрая.

— Но другой у меня нет.

Он засмеялся, все еще сгибаясь под тяжестью куртки. Мое чувство собственного достоинства начало постепенно таять, что, видимо, отразилось на моем лице, потому что он внезапно перестал смеяться и кликнул миссис Керноу. Когда та появилась с видом раздраженным и одновременно добродушно-ласковым, он вручил ей мою куртку и, попросив высушить, расстегнул и снял свою собственную черную ветровку и не без изящества накинул ее мне на плечи.

Под ветровкой он оказался в мягком сером свитере и с хлопчатобумажным платком на шее.

— Вот теперь, — сказал он, — можно идти. Он распахнул дверь прямо в завесу дождя.

Я запротестовала:

— Вы же промокнете!

Но он лишь сказал:

— Ну, ноги в руки!

И я взяла ноги в руки, а за мной и он, и уже через минуту мы были в кабине машины, почти сухие, и дверцы были захлопнуты и надежно задраены от непогоды, хотя маленькие потеки возле моих ног вызывали подозрение, что крепкая эта машина не столь непромокаема, какой была некогда, и что поездка с водой снаружи и внутри будет иметь сходство с путешествием в моторной лодке.

— Куда мы едем? — поинтересовалась я.

— В «Якорь». Это недалеко, за углом. Не очень шикарное место. Не возражаете?

— Почему бы мне возражать?

— Почему бы и нет? А вдруг вы предпочли бы «Замок»?

— И танцевать там фокстроты под маленький оркестрик?

Осклабившись, он сказал:

— Я не умею танцевать фокстрот. Меня не научили.

Рванув по Фиш-лейн, срезав один или два прямых угла и проскользнув под каменную арку, мы очутились на маленькой площади, одну сторону которой составляла приземистая и неровная стена старой харчевни. Из маленьких окон и с покосившегося крыльца лился теплый свет, а вывеска над входом болталась и поскрипывала на ветру. Возле харчевни уже было припарковано четыре-пять машин, и Джосс, умело и аккуратно втиснув свой грузовичок в свободное пространство между двумя машинами, выключил мотор и скомандовал: