Джин Литтл - Слышишь пение?

— Если бы только Таня нас послушала! — донеслись до девочки мамины рыдания. — Эрнст же пытался ее уговорить! И я с ней все время спорила! И зачем ей понадобилось переезжать к свекру? Чем она ему помогла? Почему не дала им его забрать? Погибнет ведь ни за что!

— Мама отдыхает, — ответила Анна. Папа, наверно, сам догадается — спокойным ее отдых не назовешь.

Странно, похоже, мама начисто забыла — она сама, как тетя Таня, ужасно не хотела переезжать в Канаду, умоляла папу никуда не ехать.

Папа слабо улыбнулся, потрепал Анну по щеке и принялся считать деньги в кассе. Кажется, денег там немало, но все больше мелочь, бумажек почти нет.

Руди помогал папе, пальцы проворные, считает в уме молниеносно. Наблюдая за ними, Анна пыталась придумать — чем бы развеселить папу.

— Папа, я сегодня поняла, почему при вычитании отрицательного числа надо менять минус на плюс, — произнесла девочка. — Мне Руди объяснил. Мистер Мак-Нейр велел — попроси Руди помочь. Он сказал: "Руди — мой лучший ученик за все годы работы в школе, замечательный математический ум".

Папа перестал считать деньги и взглянул сначала на дочь, потом на сына — такого высокого и взрослого.

— Рад, что блестящий математический ум сумел помочь сестре, — поддразнил он сына. Руди мотнул головой, и горсть мелочи, которую он пересчитывал, со звоном рассыпалась по прилавку.

— Папа, мне восемнадцать! — закричал он. — А в мире война! И все, что я могу, — помочь Анне с простейшей задачкой по алгебре! Какой от меня прок?

— И вовсе даже не простейшей, — пробормотала Анна, собирая четвертаки.

— Руди, на самом деле войны еще нет. Пока нет. Да, мир на волоске от войны. И она начнется. А для юноши с блестящим математическим умом очень важно оттачивать этот самый ум, чтобы, когда придет время, он мог бы принести настоящую пользу. Я знаю, ты уже несколько месяцев пытаешься понять, в чем твой долг. Наверно, многие из твоих бывших одноклассников записались в армию.

— Только один, — неожиданно усмехнулся мальчик. — Айк попытался, но его не взяли из-за плоскостопия. Хороша причина не идти на войну! Он бы никому не рассказал, да мы знали, что он собирается записываться.

— Давай подумаем, — папа улыбнулся словам сына, но не позволил увести разговор в сторону, — где ты и вправду можешь принести пользу в эти дни. Да, теперь Канада — твое отечество, и если оно в тебе нуждается, ты должен идти на фронт. Но Клара — твоя мать, и сейчас ты нужен ей больше, чем Канаде.

Руди поднял голову, улыбка его исчезла:

— А тетя Таня? С мамой-то все в порядке! Кто поможет тете Тане?

Анна удивилась — на папином лице вновь появилась усмешка, слабая, нерадостная усмешка:

— Думаю, что в эту самую минуту Тане никто помочь не в силах, кроме нее самой. С раннего детства моя сестра всех защищала и поступала только так, как считала нужным. Она, если любит, то любит, бывает, даже слишком горячо, если такое возможно. Но и в упрямстве ей не откажешь. Наша мама говаривала: "Когда Таня решила помочь, она поможет, хочешь ты этого или нет". Если у нее есть хоть какая-то возможность выжить, сестра ни за что не сдастся.

Он глубоко вздохнул. "Наверно, лучше уйти", — подумала Анна, но вроде бы брат и отец не обращают на нее ни малейшего внимания.

— Не пойми меня неправильно, Руди. Я ужасно боюсь за нее. Но важны и ее собственные слова. Помнишь, там в письме: "Не пытайся ничего делать, какие бы новости до тебя ни дошли".

Повторяя слова сестры, он непроизвольно дотронулся до нагрудного кармана пиджака, и тут Анна поняла, ей и спрашивать не надо — отец все время носит письмо с собой и в одиночестве много раз его перечитывал, пока не запомнил слово в слово.

— Прости, папа, — смутился Руди.

Анна догадалась, что брату ужасно неловко, он отвернулся от отца и стал снова пересчитывать мелочь. Папа отошел в сторону и минут пять что-то переставлял на дальних полках. А когда вернулся к детям, стал самим собой, с лица исчезла тревога.

— Думаю, тебе мучительней всего то, что ты стыдишься быть немцем, — раздался тихий голос отца. — Наверно, уже наслушался резких слов, а кто-то и вовсе перестал с тобой разговаривать, так ведь?

Руди кивнул, а потом поднял голову и поглядел папе прямо в глаза:

— Мне не просто стыдно. Это еще полбеды. Но я же помню тех, кого я знал во Франкфурте, и мне небезразлично, что с ними! Миссис Гимпел пекла имбирные пряники. От Дагмар Бергер я был без ума. А мои приятели? Где они, папа? Гельмут старше всех нас почти на два года. Воюет в Польше? У меня эти вопросы беспрерывно стучат в голове, даже когда я в университете. Раза два я чуть не ответил на занятиях по-немецки, еле поймал себя за язык.