Арон Тамаши - Вестник Арпад

— Его превосходительство тоже уехал.

— Наш, что ли?

— Да уж не чужой! — отозвался кто-то.

Стало тихо. Каждый смотрел прямо перед собой, большинство и глаз не подымали. Смотрели в пустоту, как будто увидеть надеялись, куда ж теперь сядет вспугнутая птица судьбы. Переговоры-то про их судьбу велись — про душу, что давно уж извелась за долгую эту войну, да про землю, стонавшую в муках, словно пойманная собака.

— И что ж теперь будет?! — раздалось в тишине.

— Солдат еще хватает! — бодрясь, сказал кто-то.

Глаза у всех вдруг засверкали. Один только женевский глава сообразил, что в таких делах бахвалиться нельзя. И потому обратился ко всем со словами:

— Ну-ну, погодите-ка чуток! Солдаты, само собой, есть, это верно, храбрости тоже не занимать. А только ведь слух идет, будто на одного венгерского солдата пять вражеских солдат приходится.

— Так оно и следует быть! — тотчас откликнулся кто-то.

Все громко засмеялись.

И как свежий ветерок уносит мрачные тучи, так веселье развеяло страхи, а надежда — тревоги. Никто уже не жалел, что переговоры прервались. Так-то оно и лучше: пусть военные сами договорятся или пусть случится что-то еще. Но мир какой-никакой, а все-таки будет, это уж как бог свят!

И он уже не за горами.

— Эх, много б я дал, — проговорил один, — если б мне первому мирную весть услыхать!

И всем захотелось тоже услышать эту весть первыми, один только Арпад не сказал ни словечка. Оно, правда, ему и не приличествовало бы. Когда взрослые о таких серьезных вещах рассуждают да еще шумят, детям надо помалкивать! А уж если кто не только о приличиях помнит, но и пчелку желает в пример себе взять! А видел ли кто такую пчелку, которая, нагрузившись золотистой пыльцой, вмешалась бы в какую-нибудь кутерьму?!

Никто такого не видел.

— Давайте назначим премию! — предложил вдруг женевский глава.

— Тому, кто весть принесет?

— Ну да.

Предложение всем пришлось по душе. И в этой народной «Женеве», на берегу маленькой речки, которая все-таки где-то вливается в море, принялись горячо обсуждать предложение. Ученый глава предложил учредить звание, чтобы им наградить первого вестника, но его чуть не побили за такую бессмыслицу. Всем хотелось придумать какую-нибудь живую награду, в которой заключалось бы будущее. Так и вышло: после долгих препирательств сговорились на том, что женевская компания купит двух жеребят тому, кто первым принесет мирную весть. Двух рыженьких жеребят — пусть танцуют, возвещая великую радость, и пусть одного назовут Весна, а другого Цветок, и пусть они всегда будут вместе, как и положено весне и цветам.

— А знак-то какой он подаст? — спросил кто-то.

— Вестник, что ли?

— Ну да!

— Пусть подожжет «Позорный столб»! — сказал женевский глава.

Все посмотрели на него так, как будто сказали хором: «Поглядите на него, да он совсем поумнел, с тех пор как перестал читать свою газету!» И предложение приняли без всяких поправок: тот, кто первым подожжет «Черное дерево», получит двух рыжих жеребят.

— А второму что?! — поддал кто-то жару.

Это уж была воистину глупость, сказанная сгоряча, ведь сжечь дерево можно один-единственный раз — а не первый и не второй. Особенно такое, как это «Черное дерево», у подножия которого запеклась кровь молодых парней, тех, чью пролили там кровь — жертвоприношение любви.

— Дадим и другому что-нибудь? — настаивал тот же голос.

— Кому?

— Кто сумеет поджечь его и во второй раз?

— Тому пусть достанется звание! — сказал отец Арпада.

Все посмеялись, ладно, мол, пусть тому достанется звание; и «Женева», после столь удачно выполненной работы, весело разошлась. Каждый шел домой, согреваемый надеждой, надеялся и Арпад, шагавший рядом с отцом. Паренек помалкивал, но блестевшие глаза его видели двух танцующих на обетованной земле рыженьких жеребят.

И его душа, словно мудрая бабочка, весело порхала над жеребятами. Они уже прошли полпути, когда отец промолвил:

— Ну, собрала ли что-нибудь пчелка?

— Принялась за дело, — ответил Арпад.

— Что ж, пускай трудится.

— Для этого свобода нужна.

Пристально поглядел на Арпада отец, а когда хорошо разглядел глаза его и лицо, сказал:

— По мне, так лети…

Этого и нужно было Арпаду — летать на свободе. Он тотчас начистил крылышки и полчаса спустя уже шагал к городу, до которого было от их села восемь километров. Там, в городе, на берегу Кюкюллё, был один постоялый двор. Арпад хорошо знал и хозяйку его. Он направился прямо туда и спросил у хозяйки: