Арон Тамаши: «Патриоты»

Комната была кричаще пестрой и забитой до отказа. На стенах портреты исторических деятелей в богатых национальных одеждах. Несколько картин в роскошных рамах изображали деревенские праздники: пышную свадьбу, кавалькаду всадников в парадных костюмах, церемонию по случаю дня святого Димитрия, всенародный сбор винограда. Кое-где висели увядшие, перевитые лентами букеты цветов, преподнесенные поэту за стихи. Повсюду скатерти, кружевные салфеточки, разные искусно вышитые народные поделки.

На небольшой полочке свирель, на которую положен букетик, подобранный в цвет национального флага.

Этнографический музей, да и только.

Однако это была квартира поэта.

Гармонию нарушали только два предмета, так сказать, международного характера: удобное, покойное кожаное кресло, в котором поэт сочинял свои пламенные патриотические стихи, и огромный черный письменный стол, за которым он с всклокоченными волосами доводил их до совершенства.

Был вечер.

В комнате горели все лампы.

В воздухе мешался пряный запах ладана и духов. Искрилась радость большого праздника.

Поэт сидел на просторном диване, который украшали трехцветная бахрома и народные вышивки.

Черноглазая женщина средних лет, однако стройная и проворная, накрывала на стол. Поставила закуски, изысканные напитки.

Это была Вероника, «невеста» поэта.

— Пора бы уже твоему другу прийти, — сказала она.

— Придет, — отозвался поэт немного погодя и потом с подозрением добавил: — А что это ты его так ждешь?

— Уже все готово.

— Признайся, что он тебе нравится.

— Да ведь я с ним не знакома!

— Ах, извини, действительно, — сказал поэт, улыбнувшись. — Ну, значит, понравится.

— Неужели он такой симпатичный?

— Нет, богатый.

— А кто он?

— Владелец магазина «Все для венгров».

Вероника рассмеялась:

— А-а… Теперь понятно!

— Что понятно?

— Почему вы дружите. А то я все удивлялась, как это поэт дружит с торговцем. Теперь понятно: у тебя стихи национальные, а у него — товары.

В дверь постучали.

Вероника поправила прическу и одернула книзу вырез платья.

— Прошу! — сказал поэт.

Вошел мужчина лет сорока пяти, уже начинающий полнеть. С бурной радостью бросился пожимать поэту руку:

— Поздравляю, от всей души поздравляю! Великое дело пройти в Академию в такие годы.

— Благодарю, — поклонился поэт. — Каждая моя строчка написана во славу нации. Однако позволь я познакомлю тебя с моей невестой.

Вероника, плотоядно улыбнувшись, подала руку для поцелуя.

— Я так много о вас слышала, — протянула она.

— Спасибо, очень приятно.

— Говорят, магазин ваш приносит изрядный доход.

— Более или менее, — согласился коммерсант и указал на поэта: — Вот кого нужно благодарить за мои доходы, вашего любезного жениха. Это он, собственно говоря, создал моду на предметы народного обихода своими великолепными стихами.

— Он у вас в доле? — спросила Вероника.

— Дорогая, прошу тебя! — оскорбленно вскричал поэт.

— Ну, он не может на меня пожаловаться, — улыбнулся коммерсант.

Поэт сконфуженно кивнул в сторону стола:

— Прошу садиться! И уж не обессудь, что мы отмечаем это торжество в таком скромном составе.

— В каком же скромном, когда среди нас присутствует столь обворожительная дама.

— Спасибо, — заулыбалась Вероника. — У нас и шампанское есть. Несколько бутылок.

Они сели за стол.

После первого бокала Вероникина ножка придвинулась к колену коммерсанта.

— Простите, это ваша нога?

— Нет, что вы!

Они принялись обсуждать стихи поэта.

— Я плакала, когда читала их, — сказала Вероника.

Коммерсант солидно заметил:

— Несомненно, эти стихи сыграли величайшую роль в пробуждении нашего национального самосознания.

— Ну а в его становлении разве нет? — с важностью добавила Вероника.

Поэт смиренно подпустил в глаза блеску.

— Я всего лишь скромный слуга народа, — сказал он, поднимая бокал. И выпив, тихо заметил: — Однако я считаю, что последний сборник — лучшее из всего написанного мною.

Он встал, принес книжку, но не сел, а начал листать ее. Долго с наслаждением переворачивал страницы, потом решился и растроганным, звучным голосом прочитал название стихотворения:

— «Крестьяне святы».

Вероника поднялась, поцеловала поэта и, ласкаясь, словно кошечка, отобрала у него книжку.