Хуан Бас - Скорпионы в собственном соку

О моих соотечественниках говорить нечего, никто из них ни с какой стороны не был мне интересен. Ну, может быть, за исключением Перу Марраусы, впоследствии известного как Мамарро (он подорвал самого себя на нескольких динамитных шашках, «вспотевших» нитроглицерином), который храпел на койке, расположенной под моей, и отравлял все мои ночи в этом Эдемском саду ароматом чеснока: у него была извращенная привычка перед сном жевать его сырым, широко открывая рот.

Быть может, это было его секретное оружие против испанских захватчиков, и Перу знал слова Хулио Камбы, но он вырвал их из контекста: «Чеснок служит как для отпугивания ведьм, так и для отпугивания иностранцев». Мне все время хотелось почистить ему зубы паяльником.

В середине апреля мое интенсивное военное обучение объявили оконченным. Меня посадили на торговое судно, отправлявшееся из Алжира курсом на Марсель. Мне не терпелось вернуться в Бордо и увидеть красивую девушку из булочной, которую я не забыл.

Наряду с футбольными стадионами и площадями для корриды, я добавил в список мест, где больше не будет моей ноги, Алжир, но в данном случае не смог сдержать свое обещание ради возможности исполнить другое, более важное.

Бордо снова ускользал у меня из рук. В порту Марселя меня ждал тот тип, что караулил меня во время встречи с дядей.

Тартало хотел видеть меня в своей вотчине.

Мы ехали на машине по дороге на Монпелье, Тулузу, Тарб и По, пока не достигли буколического Сан-Бартелеми в Ландах, достаточно близко от Байонны, где находилось шале, укрывшее в своих стенах руководство ЭТА.

На этот раз мне не завязывали глаз, кажется, меня уже считали одним из своих.

В огромном гараже, пристроенном к дому, откуда мы перешли в жилые помещения, стояли роскошный «BMW», «вольво», внедорожник и два мотоцикла с большим объемом двигателя.

Дядя Пачи вместе с Франсиско Мухикой Гармендия, Артапало, также прозванным Пакито, еще одним из военных руководителей организации, который станет ее верховным политическим главой после смерти Тартало, приступили к моему крещению в боевики, к церемонии посвящения в рыцари: мне дали мое «железо» – пистолет, автоматическую «Астру» девятого калибра, только что сошедшую с фабричного конвейера, и открыли бутылку «Моэ amp;Шандон».

Я ужинал вместе с ними, переночевал в шале, а на следующий день уехал один на «рено» с надежным номером – в Мадрид для укрепления действовавшей там группы.

Пересекая бесконечные бургосские степи, я подумал, что со мной снова происходит то же, что и во время отношений с Бланкой, когда я был более озабочен тем, чтобы переспать с ней, чем тем, чтоб найти благоприятный случай для ее убийства.

В данном случае то обстоятельство, что меня посылают в Мадрид, кроме того, с опасным приказом присоединиться к самой активной боевой группе ЭТА, заботило меня более потому, что я удалялся от моей прекрасной незнакомки из Бордо, чем потому что откладывалось устранение дяди Пачи.

Жизнь полна случайностей, и квартира, где укрывалась мадридская группа, находилась в Сан-Хосе де Вальдера; быть может – я был не способен это определить, – в том же самом квартале, где я убил Лало Сепильо, агента и приятеля Бланки Эреси.

Мадридской группой управлял тогда (она сражалась уже три года, не зная отдыха) один из самых опытных, разыскиваемых и знаменитых активистов ЭТА, Хосе Луис Уррути Субера, не имевший клички.

Уррути уже некоторое время был не согласен с методами членов руководства, которых он считал неспособными, бессмысленно кровавыми и безответственными бюрократами, ведущими ЭТА к политическому самоубийству. Но прежде всего он полагал, что они – шайка трутней, озабоченных только тем, чтобы обеспечить себе продолжение беззаботной жизни, какую они год за годом вели.

Эти соображения он не держал в слишком строгом секрете; он изложил мне их в первый же день, как я приехал, пока мы вместе опустошали бутылку домашнего пачарана, [117]лучшего в мире напитка, на его сомнительный вкус.

Ребята из Сан-Бартелеми тоже были сыты Уррути Суберой по горло, как сообщила мне Пантера; они считали его безумцем, которого нужно будет поскорее отправить на пенсию.

Уррути был помешан на своей безопасности (они бы сошлись с Франко на этот счет). Он постоянно менял внешность: тасовал бороды, усы, очки, цвет и длину волос, а холодной мадридской зимой ночевал в фургончике, который парковал каждый раз на другой улице. Он завешивал металлические стены одеялами, чтобы не окоченеть от мороза.