Будь проклят тот злосчастный день, когда я познакомился с Антоном Астигаррагой Ираменди, мать его!
Челюсть у меня дрожала, как в мультфильме; я стучал зубами и не мог остановиться.
– Вам холодно? Включить печку?
– Нет… Мне все равно.
Быть может, этот засранец прав, и мне лучше убраться из его грязной машины, в которой, кстати, воняет, словно в помойке, и галопом понестись в больницу. Но бег ускорит сердечный ритм – на данный момент я сдерживаю полутахикардию, – и кровь будет циркулировать быстрее. А это, думаю, может ускорить действие. Или нет? Я не знаю, что делать… Я должен отвлечься, не зацикливаться на этом; пробка рано или поздно должна рассосаться.
Ладно, я решил: побегу. Несомненно, так лучше: не терять больше времени.
Не думаю, что полиция начнет искать меня так быстро. Ладно. Я плачу этому гребаному идиоту и тут же поспешно выхожу из машины.
О Боже!
В тот самый миг, как я собирался распрощаться с таксистом и пожелать ему всего хорошего, я почувствовал, что падаю в черную пропасть, ухожу, разъединяюсь на части, – я почувствовал, что умираю. Это была всего пара секунд падения – агония, но только на пару секунд.
Уже прошло.
Глубокий вдох.
Холодный пот.
Всего-навсего давление упало, расстройство нервной системы, вызванное тревогой, видимо, это ничего больше…
– Послушайте! Вы что, не слышите меня? – бросает таксист резким тоном.
– Простите, я немного… отвлекся. Что вы говорите?
– Я спросил, досталось ли вам что-нибудь?
– Простите?
– В сегодняшней лотерее, приятель… В рождественской лотерее. Выиграли ли вы что-нибудь?
– В этой лотерее – нет. Но в другой мне выпал главный приз.
Таксист снова поворачивается ко мне. Он сверлит меня глазами и с выражением, средним между недоброжелательным и насмешливым, отчетливо говорит мне издевательским тоном:
– А может быть, ваш номер уже вышел.
Я чувствую новую волну холодного озноба.
– Почему вы мне это говорите? Вы о чем?
Он не отвечает мне. Он поворачивается к рулю и возвращается к своему журчащему бормотанию.
– Ко мне она все время жопой поворачивается. Рождественская лотерея, я имею в виду. Ладно, я солгал: мелкий выигрыш в тысячу дуро [5]с хвостиком, но поскольку я поставил тридцать две тысячи песет, то это я, как и каждый год, сел в лужу… И главный приз в Теруэле, а не хрен собачий.
– Да уж…
Почему он сказал, что мой номер вышел?
Не важно. О чем я до этого размышлял? Мы по-прежнему не двигаемся. Тошнота прошла, и я уже могу уйти. Давай вылезай. Выбирайся из этой чертовой ловушки и от этого дядьки – сущего наказания.
Поразмыслив получше, я решил подождать еще немного.
Но если максимум через пять минут пробка не рассосется, я выхожу из машины.
Вне всяких сомнений.
Ясно, как божий день.
На этот раз по правде.
А если все равно, стану я ждать или побегу? Если уже слишком поздно и ничего нельзя сделать, чтобы спасти меня? Успокойся, Пачо, ты и не из таких переделок выбирался, старый шакал, наверняка, хотя сейчас ты ни одной из них и не помнишь; подумай о чем-нибудь другом.
По радио, боковые колонки которого демократично долбят мне в оба уха, какой-то кретин отпускает глупости рождественской тематики, столь же близкие мне, как Вторая мировая война.
– Конечно, laztana. [6]Если ты хорошо вела себя с aitas, [7]а я уверен, что это так, то Olentzero [8]принесет тебе все игрушки и все те замечательные вещи, что ты у него попросила. Ну-ка, посмотрим, ты была хорошей девочкой, Ирати? Правда ведь, хорошей?
– Нормальной.
– Как это – нормальной? Может быть, немного непослушной?
– Да… Osaba [9]Хосеба говорит, что да.
– А почему osaba Хосеба так говорит?
– Потому что я не даю ему трогать себя под одеждой и не хочу целовать уродливую куклу, которая живет у него в штанах.
– А, ладно… Понятно… Мне сообщают, что линию разъединили… А теперь по просьбе наших симпатичных слушателей из исправительного дома для несовершеннолетних с камерами-одиночками под названием «Дитя Земли» в Гальдакао передаем вильянсико [10]в ритме румбы в исполнении группы «Косто де Агосто» – «Пастушки идут на погром».
Так тебе и надо, ярмарочный шарлатан; хорошенько тебе досталось, назойливый болван. Тебя настолько застало врасплох наивное признание Ирати, что у тебя даже голос поменялся: вместо фальшивого тона галантного пердуна он стал похож на голос петуха Фогхорна Легхорна. [11]
А у похотливого дяди Хосебы будет незабываемое Рождество несколько лет подряд: педофилия в прямом эфире – это да, это хороший подарок от сукина сына Оленцеро.
Читать дальше