Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— Ну, ты, понимаешь, заткнулся бы! — взревел сидящий рядом и, как всегда, немножко под шофе Бен. — Я вам, россия­не, блин...

— Эй, дядя, — слегка похлопал его по плечу Преемник Первый, — нету уже никаких россиян, они ещё при мне ста­ли рассасываться, так что чтить диалектику надо, наука такая когда-то была...

— Тоже мне, диалектик хренов выискался, да кабы я, блин, только представить мог, что ты такие фортеля выкидывать нач­нёшь, своими собственными руками удавил бы, паскуду! — ма­тёрая глыбища единственного всенародно избранного властите­ля устрашающе нависла реальной опасностью над сдрейфившим воспреемником.

И здесь такое сотворилось, что, не будь клетки, собранные там особи перегрызли бы добрых полсвета. И судьи, и прокурор, и чин­ные адвокаты, и весь зал замолчали и с недоумением уставились на стенающую, колотящую и грызущую саму себя братию.

— Хорошо хоть читатели их не видят в таком виде — произ­нёс со вздохом третий бритый судья, и опричник узнал его — это была «Долгая дорога домой» Василя Быкова.

— Ваша незыблемость, ваша незыблемость!

Костоломский, как механическая сова, широко распахнул

глаза. Он так привык просыпаться, но дурацкий сон всё никак не хотел отступать, его опять со всех сторон окружали книги.

— Да это же, чёрт бы её побрал, библиотека! — окончатель­но обретая реальность, чертыхнулся про себя опричник и только сейчас заметил стоящего подле дивана старика-коменданта со старинным медным кувшином и чистым полотенцем.

— Пойдёмте, батюшка-барин, умываться, а там уже и к Генерал-Наместнику на обед ладиться пора.

— Ладиться, говоришь, ну-ну. Послушай старик, а откуда у вас эта библиотека? — видя недоумение на лице вояки от незнакомого слова, Эдмунди указал рукой на окружавшие их книжные шкафы.

— А эфто! — обрадовался Тихон, отворяя дверь в сени, — так книжицы сии испокон веку за нашей фортификацией чис­лятся. Я вона последнее время за ними доглядаю, дабы кто по безграмотности своей на самокрутки не попёр. Они-то, книжи­щи энти, державный, выходит, атрибут и штемпеля имеют гербо­вые. А многие книги, так оне ссыльные, авторы-то поперемёрли, а книги, вишь, остались.

27

Даша глянула на дорогу и обомлела. Следом за невесть от­куда взявшимся военным с огромной суковатой палкой в руках крался её Юнька. Не успела девушка испугаться, как эта дубина ухнула на голову незнакомца и тот, громко ойкнув, грохнулся со всего роста лицом о каменистую тропу.

Дашка опрометью выскочила со своего убежища и бросилась к суженому, готовая быть подмогой в этом опасном и непривычным для неё деле. Однако помощи особой не понадобилось. Юнь, и отку­да только сноровка взялась, уже проворно связывал руки и ноги бес­чувственного человека своим ремнём от портков. Видно, заслышав странные звуки, из-за поворота к ним спешили Енох и Машенька.

— Енох Минович! — командовал Юнь. — Мы берём это­го борова и ходу вниз, неровен час, за ним ещё хтось притопать могёт. Ты, Дашка, возьми и какой тряпкой его кровень с тропы сотри, да пылью присыпь, а вы, барышня, берите евонный наган, да глядите, ни на что не тискайте, он, видать, заряженый.

Всё произошло довольно быстро. Пленник ещё не успел и очухаться, как его приволокли к атаману. Юньку лихой народ поздравлял и по-доброму подначивал, дескать, понаслало пра­вительство топтунов и соглядаев, что честному бандиту и в лес сходить с милахой нельзя, так и ягода переспеть может. Даша, довольно посмеивалась, украдкой косясь на барыньку, подбирая подходящий момент, чтобы незаметно уволочь ту в укромное ме­сто и переодеть, пока особо глазастые бандитки не разглядели её вид. «Ну и гад же этот Енох, уж не мог до приличного места, ну хотя бы с кроватью, дотерпеть... »

Улучив минуту, когда все сгрудились вокруг стола, она по­тянула невеселую хозяйку в их с Юнькой будан.

Ничего не говоря, только молча вздыхая и иногда всхлипы­вая, девушки присели на бревно перед входом в новый шалаш. Щемящее чувство какой-то безвозвратной потери объединяло их в эти минуты. Вековая солидарность, эта их общая принадлеж­ность к горькому бабьему миру пудовой тяжестью навалилась на их хрупкие, ещё по-детски угловатые плечики, было грустно, что вот и ещё одна юная душа преступила трепетную черту и бро­силась в вожделенную бездну, и никому не дано знать, что она в себе таит для каждой из упавших в неё затерянных песчинок на дне великого океана обыденности.

Потом Даша, с опаской озираясь по сторонам, затащила всё ещё всхлипывающую барышню внутрь шалаша. Быстро раздела свою госпожу, покудахтала, поохала, повсплескивала руками, при этом аккуратно смазывая всё посбитое и поцарапанное прохлад­ным и приятно пахнувшим маслом. Потом извлекла из большого тюка Машенькины юбки и кофты, которые прошлой ночью пере­дала старая барыня, помогла ей обрядиться, причесаться и, оставив отдыхать, сама помчалась к народу, уже переместившемуся из-под тесного навеса к старому разлапистому дубу у речной луговины.