Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— Вот это да! А я ведь, бабуля, искал тебя, — обнимая род­ственницу, которая доводилась его покойному отцу тёткой, про­чувствованно сказал Макута, — меня уже годов с тридцати ни­кто Вовкой-то и не называл. В ту страшную зиму, когда прави­тельство, почитай, всю Чулымию выжгло, я, как волк, метался по глухой тайге, а зима, сама знаш, это тебе не зелёнка, каждый след, кажда царапина на снегу супротив тебя кричат. И всё равно, как про беду вашу прознал, людей отправил, да и сам вскорости к старой дедовской заимке прикочевал. Нелюдей тех, кто на вас беду навёл, мы наказали.

— Зло само себя наказыват! — перебила бабка сродника, — главно, чтобы, через кого наказанье идёт, сам злом не стал. При­ставуче оно больно, зло-то! Про тебя много знаю, — старуха отстранилась и склонила свою, в таком же сером, как и платье, платке, голову слегка на бок, отчего сделалась похожей на ста­рую мудрую волчицу, — где люди что шепнут, где сама узрю, много знаю, ой много, Вовка, много!

— Пойдём, тётя, покормлю хоть тебя, чаем побалую да покаля­каем о том, о сём. Совета мне надо, а взять не у кого, я ведь тоже, по­читай, один, как перст, остался. Из стариков никого уж нет, а у моло­дёжи какого совета запросить можно? Пойдём, не обижай.

— Нечто тебя, супостата, обидишь? — по-доброму проворчала старуха и, опершись на клюку, пристально глянула куда-то далеко за Макуту. Атаман инстинктивно обернулся, позади его зияла чёр­ная полость рукотворного тоннеля, образованного водой и скалой. В том, что это так и есть, он теперь почти не сомневался.

— Знаш, тётка, что там? — самой собой сорвалось с языка.

— Знаш — не знаш, тебе-то что? Место там святое, и лучше бы вам его не касаться. Вы тут поднюйте, поночуйте, да и аргашьте себе восвояси, почто зря в глуши-то торчать? Пошли уже, пои стару тётку чаем, а есть я не буду, высохла, яко лесина, соков совсем нету. Стар человек, он ровно суха палка, крепок да ломок.

Макуте показалось, что тётка, словно опытная лиса, пытается побыстрее отвести его подальше от этого места, как от своей норы. Ох, неспроста она здесь оказалась, да и неизвестно ещё, она ли это, ведь тогда, двадцать лет назад, ему определённо сказали, что всех на той заимке повыбили, а тела, чтобы не долбить могилы в мерзляке, бросили в Чёртову топь, которая из-за горячих ключей не застывала в самые лютые морозы. — «Вторая нежить за сутки, этого даже для меня многовато», — недоброй тенью метнулось в его голове.

Тётка не спеша, припадая на левую ногу, мирно ковыляла рядом, с виду человек как человек, только очень старый и дей­ствительно высушенный жизнью и горем. Хотя у нас издавна по­велось, что жизнь и горе, если не одно и то же, то уж слишком часто эти заможные пани бродят по окрестным весям вместе, и никак им друг с дружкой не разминуться.

— А где же ты живёшь? — неожиданно резко прервал мол­чание Макута, боковым зрением разглядывая невесть откуда сва­лившуюся родню. Он напрягал все силы, привлекал всю свою наблюдательность, чтобы хоть что-то прочесть на сером, морщи­нистом лице старухи.

— Да недалече отсюда, на Дальнем Караташе, может, знашь? — буднично назвав самое странное и жуткое место в округе, старуха даже глазом не повела.

Макута чуть было не споткнулся на ровном месте. Час от часу не легче! «Чёрная гора», «Шайтан-клык», «Чёртов палец», «Тот свет», «Заимка ворона» и ещё с десяток таких же сумрач­ных топонимов обозначали одно и то же место. Находилось оно в двух днях конного перехода, представляя собой угрюмую одинокую скалу на высокогорном плато, каменистую и начисто лишённую растительности внизу, с густо поросшей вершиной, к которой вела одна единственная тропа, более похожая на вы­рубленную в горе лестницу. Никто не видел человека, который бы отважился подняться туда без особой нужды, даже искатели дикоросов и старины к этой угюмости и близко не совались.

Бывают такие места, где не только путнику, но и неразумной скотине страшно становится. Ржанёт коняшка, застрижёт ушами, недобрым нальётся глаз, и тогда уж держи покрепче поводья, не то в мгновение ока очутишься на каменистой земле, и если по­везёт быть не побитым копытами, то скакуна ты своего искать будешь долго, если вообще сыщешь.

К таким недобрым уголкам и относилась местность, назван­ная тёткой. По преданиям на той горе жили ведьмы, и только са­мые отчаянные бабы отваживались подняться метров на триста по тропе и оставить на широком плоском камне свои подноше­ния с записанной на бумажке просьбой о помощи. На третий день полагалось вернуться за ответом. Иногда и еда, и писулька так и оставались нетронутыми, но в большинстве случаев просителя ожидал ответ в виде бутылки с водой, узелка с солью, пучками каких-то странных кореньев и трав, баночки с вязким зельем или незатейливого, обычного на вид камешка. Самые смелые охот­ницы, а таких всегда бывало больше, чем мужиков, обуреваемые жаждой узнать своё или чьё-то будущее, а то и желавшие извести кого-то со свету и вовсе отваживались на полное безрассудство — оставались ночевать в просторной сухой пещере, что как раз рас­полагалась метров на сорок выше стола для подношений. Идти на ночёвку полагалось голяком, в одном свободном, без всяких же­лезных застёжек, специально сшитом для этого костяной иглой, балахоне. Зимой подобную одежду полагалось надевать в самой пещере, где почти всегда тлел сооружённый справа от входа очаг. Ночью в пещеру спускалась одна из ведьм, но никто вам допод­линно не скажет: человек ли это, или какой-то дух в людском обличии, или просто обычный сон. Да и вообще, о визитах на «Чёр­тов палец» бывшие там смельчаки старались помалкивать, так что Макуте было отчего призадуматься.