Дмитрий Филиппов - На этом свете [сборник]

Мы встретились с ним на годовщину смерти мамы и крепко выпили. И то ли от алкоголя, то ли от повода – оба оттаяли, стали роднее друг другу и ближе, чем обычно. Он говорил за тюрьму, за порядки, за вертухаев, я отвечал ему за армию, за Чечню. Мы стукались лбами, пьяные и влюбленные друг в друга, пили наперегонки, плакали, пели «Вьюн над водой». Откуда мы его знали? Откуда? Я говорил: «Брат, мой дом – твой дом!» Он молчал и улыбался, тихо кивал головой. Мы решили утром пойти на рыбалку и обязательно поймать огромную щуку, такую, чтоб в лодку не помещалась. И эта щука сплотила нас, мы вгрызались в нее хищными зубами, обсасывали косточки, делили шкуру и снова наливали, и снова пели.

Брат уронил голову на стол и нервно подергивался, мол, я не сплю, не сплю. Я толкал его, предлагал еще по одной, а он мычал, вздрагивал и снова падал на руки. И тогда я стал говорить.

«Братка, я люблю тебя. Я просто тебя люблю. Ты скотина, но я не смогу без тебя. Братка, я найду тебя в снежном поселке, я закрою и спасу тебя, я вернусь на Дальний Восток, найду того старшака и сломаю ему ноги. Понимаешь, – кричал я, – я уже могу это сделать, я это могу! – кричал я и плакал. – Ты мог стать хорошим офицером. Или бандитом. А я… Я разорву весь этот город, чтобы ты знал, просто чтобы ты знал – я могу это сделать. Я куплю тебе тонну апельсинов, брат! Целую тонну! Клянусь!» – я толкал его в плечо, чтобы он очнулся, вскинул голову и услышал, но Саня мычал и спал.

Его квартира была чем-то средним между жилищем холостяка и бомжа. И вдруг из-под кровати вылез котенок и запрыгнул Сане на коленки. А брат машинально схватил его за шкирку пьяной рукой и прижал к ноге. Котенок урчал, но не вырывался. Терпел. Лечил.

Я смотрел на брата, на котенка, на пьяный стол и задыхался от ненависти к самому себе.

Когда эта дрянь выходила замуж, я лежал под обстрелом. Она позвонила недели за две и поделилась радостной новостью, а в голосе было столько счастья, что у меня не хватило сил прервать ее монолог… Да, нужно было сбросить вызов, нужно было разбить телефон, напиться в этот же вечер и послать ее к чертовой матери! Но вместо этого я глупо улыбался и мямлил: как здорово… поздравляю… а когда свадьба. Я словно видел ее воочию в тот момент: рыжие густые волосы непослушно спадали с плеч, она размахивала руками, вся внезапная и увлеченная, и еще хохотали от радости ее глаза… Ни у кого больше не видел таких смеющихся глаз! Мы мило попрощались, она поклялась, что лучшего друга, чем я, у нее не было и нет. И всё! Нет, было потом ожидание, вязкое, как моя слюна на последнем километре инженерной разведки: не сплюнешь, обязательно на маскхалате повиснет. Каждое осознанное мгновение было завязано на мобильном телефоне – вот сейчас он заверещит, затрясется, засветится милой и родной фотографией, а на другом конце страны самый узнаваемый на свете голос скажет, что это все шутка, розыгрыш, что никакой свадьбы нет, что меня любят и ждут…

Только в кино воюют красиво. Командир кричит: «Вперед, пацаны, прорвемся!» И они, конечно же, прорываются. Ну а что им остается делать? Нельзя обманывать ожидания зрителя. Он должен сопереживать и гордиться. Молча скорбеть и яростно проклинать страшных бородатых людей. У нас до черта таких фильмов снято.

Реальный бой противен и страшен. Все кочки кажутся маленькими. Отстреливаешься не глядя, абы куда. И шепчешь про себя спасительную мантру: «Только не меня… Только не меня…» Я даже весь боекомплект не расстрелял.

По нам долбили из полуразрушенных зданий по краям дороги, а потом выдвинулись вперед наши бэтээры из группы прикрытия и расстреляли эти дома из КПВТ. Это такой пулемет, только очень большой. Патроны толщиной с два пальца. Деревянные стены были разорваны, как листики испорченной бумаги. Через минуту все было кончено.

А бородатых людей не было. Мы выносили из домов и грузили в «Урал» детей лет по шестнадцать. Черт возьми, на что они надеялись? У них даже гранатометов не было. Я запомнил одного. У него судорогой свело пальцы, и мы тащили его прямо с автоматом, я за ноги, а Немец поддерживая за плечи. Я запомнил его только потому, что в тот момент подумал о ней…

…Машина подъезжает к загсу. Это не лимузин, но какая-то иномарка. Белая. Обязательно с кольцами. Вера выходит из нее, светлая и воздушная, словно дюймовочка выпархивает из бутона розы, какой-то принц берет ее на руки, а она обнимает его, смеется и что-то нашептывает ему на ухо…